Занимательное литературоведение

Ну, кто ж любит лишних конкурентов? Да еще и сильно отличающихся от тебя по, как теперь говорят, бэкграунду. Вне зависимости от того: выкрест, правоверный еврей или вообще атеист, с акцентом или без. Тут и камня не кинешь за такую нелюбовь. Тем более, все нужная риторика и элоквенция к тому времени отработана до подробностей на процессе "обрусения"[41], патриотического выживания из Академии и других мест конкурентов-немцев. Конечно, Преображенский — достойный человек, интеллигент, профессор, очевидно, что Московского Университета. Москва же — не Киев, хоть и родной для нашего автора, но уж очень провинциальный, с давних времен (и по наши с вами) помешанный на национальной теме почти как Кавказ. Там, в Киеве, профессор медицины мог при исполнении обязанностей в судебном заседании немножко подедуктировать насчет "крови в мацу" и потом очень удивляться, почему это многие коллеги вдруг перестали подавать ему руку.

Не сомневаюсь, что в сознание Филиппа Филипповича не могли просочиться подобные идеи, мы его с вами неплохо узнали за эти три месяца эксперимента с гипофизом. Но вот в подсознании как-то могла сказаться вышепомянутая конкуренция? А тут возьми и случись некоторые события на государственном уровне. Кроме известной пропажи калош произошло еще и то, что дискриминация "людей Черты" отменена, ну, во всяком случае, пока что ее возвращение предсказать очень трудно. Но на территории бывшей Золотой Орды совсем без запретов жить нельзя — очень быстро были введены новые ограничения. Как раз для тех, кто из дворянского или духовного сословия. Одно, что грабанули. Как написал тогда известный публицист: "Представление окончилось. Публика встала. Пора одевать шубы и возвращаться домой. Оглянулись. Но ни шуб, ни домов не оказалось". Шубу-то, допустим, лично наш герой, в виде исключения по поводу мужских желёз и сохранил, отделавшись теми самыми калошами.

Но почитайте хоть бы рассказы знаменитого актера Евгения Лебедева о тех унижениях, через которые пропускали государство и общественно активные сверстники поповских отпрысков в энтузиастическое предвоенное время. Уверяю вас — не позавидуете этим жертвам "шестого пункта", даже если и самому пришлось-таки в более поздние времена хватануть шпицрутенов из-за "пятого". Оно ведь так — раз изготовленные и примененные против кого-нибудь пыточные инструменты никуда не деваются, продолжают тянуться к ранам, чтобы испить не той, так другой кровушки. Ну, а к "поубивать докторов" от холерного 1830-го до параноидального 1953-го почему-то в Восточной Европе всегда было особое пристрастие. То-то и у Булгакова вылезло это отражение народной мечты в "Роковых яйцах" в образе "человека, на обезьяньих кривых ногах, в разорванном пиджаке, в разорванной манишке, сбившейся на сторону". Это, конечно, не такое уж частое явление, чтобы "раскроили голову", да и данный конкретный случай все-таки не репортерский факт, а научно-фантастическая художественная деталь. Не такая, правда, и фантастическая, если подумать.

Вот эта-то атмосфера социальной истерии очень видна в нашей чудовищной истории. Не только в поведении Швондера — никто из персонажей, кроме, пожалуй, пышущей жизненной энергией Дарьи Петровны (ах, хороша Нина Русланова!) и ее кавалера-пожарного, не ведет себя так, как он вел бы в более спокойном и гармоническом обществе. Не дай Бог жить в такое время. И наше-то не подарок, а уж то… Мне как-то всегда немного казались сомнительными тютчевские строчки: "Блажен, кто посетил сей мир В его минуты роковые — Его призвали Всеблагие, Как собеседника на пир…" Хорошо, думаю, наблюдать европейскую революцию с русским диппаспортом в кармане и лично своим сельцом в Орловской губернии. Или, наоборот, осматривать строительство Города Солнца в отдельно взятой стране по методу Бернарда Шоу и Ромена Роллана из окна салон-вагона. Аборигенам приходится несколько покруче.

Легко могу представить себе, что те эмоции, которые профессор Преображенский никогда не позволил бы себе адресовать своим коллегам-неарийцам, с тем большим накалом прорываются у него по отношению к неталантливому, да и просто глуповатому активисту из бывшей саблинской квартиры. Нельзя же равнять Филиппа Филипповича с нынешними энтузиастами, по удачным знакомствам, крепкой заднице и правильной анкете добывшими в позднесоветское время себе вожделенный ВАКовский диплом, а нынче пребывающими в вечной обиде, отчего в нынешние времена эта бумага не дает той надежной ренты, которую успешно получали их родители и/или шефы? И страстно ругающих за это — нередко, сами понимаете, кого? Но к этой публике мы еще вернемся еще через страничку. И на них, пожалуй, и закончим наши несколько затянувшиеся рассуждения.