Занимательные истории

Какой-то итальянец, возвращаясь из Арсенала, где он был дурно принят Суперинтендантом финансов, проходил по Гревской площади, когда там вешали нескольких злоумышленников. — «О beati impiccati! — воскликнул он, — che non avete da far con quel Rosny»[80].

Его так ненавидели, что людям доставляло удовольствие рубить вязы, которые ради украшения он велел посадить вдоль больших дорог. «Это Рони, — говорили при этом, — сделаем из него Бирона»[81]. Он предложил Королю, который любил всяческое благоустройство, обязать частных лиц сажать деревья вдоль дорог, а когда увидел, что по приказу ничего не выходит, первый стал над этим смеяться.

На одной из страниц своих Мемуаров г-н де Сюлли сообщает, что г-н де Бирон и двенадцать наиболее блестящих царедворцев никак не могли справиться с балетом, каковой они задумали разучить, и что пришлось Королю повелеть г-ну де Сюлли взяться за это. Танцы были одной из его причуд. Каждый вечер лакей Короля играл на лютне танцы, бывшие в ту пору в моде, а г-н де Сюлли танцевал совершенно один, водрузив на голову какой-то нелепый колпак, который обычно надевал, сидя у себя в кабинете. Зрителями были Дюре, впоследствии президент де Шеври, и Ла-Клавель, впоследствии сьер де Шевиньи, которые вместе с несколькими женщинами дурного поведения паясничали с ним каждый вечер. Люди эти рукоплескали ему, хотя он был необычайно неловок. Он ездил иногда верхом во дворе Арсенала, но столь неизящно, что все над ним потешались.

Кстати о балетах: Принц[82] представил один из балетов, и Король повелел г-ну де Сюлли распорядиться о выплате ему денег. Г-на де Сюлли это взбесило, и он в насмешку приписал внизу: «В пользу бедных». Дабы взбесить его еще больше, Принц заставил выплатить себе двойную сумму на том основании, что половина ее идет в пользу бедных. Он отправился со всей своей свитой к г-ну Дарбо, казначею королевской казны, и ушел от него, лишь получив деньги. Король только посмеялся и сказал, что г-н де Сюлли вполне этого заслуживает.

У него самого был ключ от двери в зал с двойным рядом галерей, который он велел построить в Арсенале для танцев.

Взятки подносились секретарю Дюре, его своднику. Г-н де Сюлли говорит в своей книге о некоем Робене, которого он вытолкал за дверь, — должно быть, потому, что Робен обратился к нему самому, а не к Дюре.

Девиз Quo jussa Jovis[83] придуман Робером Этьенном, стряпчим: в гербе орел, держащий в когтях молнию.

Судебная палата была создана лишь затем, чтобы погубить г-на де Сюлли и раскрыть растраты вверенных ему сумм; и это делали те самые люди, коих он определил в финансовое ведомство. Он, как только мог, противился этим розыскам и сам входил в полюбовные соглашения с контролерами[84]. Ходатаем за него выступил г-н де Бельгард; он так ловко повел дело, что все выгоды, извлекавшиеся из этих соглашений Суперинтендантом, выглядели на поверку пустяковыми; все это — дабы уверить Короля, будто ему подавались дурные советы и будто ради незначительной выгоды он потерял теперь благорасположение своих чиновников. Произошло это в 1607 году, и Король, будучи осведомлен о взятках г-на де Сюлли и полагая, что он получает свою долю процентов, выплачиваемых казначеем королевской казны, намеревался передать Управление финансами г-ну де Вандому по достижении им более зрелого возраста; и перед самой своей кончиной Его Величество уже готов был утвердить г-на де Вандома в этой должности.

Рассказы о триумфе, выпавшем на долю г-на де Сюлли под Иври[85], и о том, как он сумел извлечь из захваченных им пленных крупные суммы, составляют самые забавные места в его книге. Все эти сумасбродства изображены на стенах большого зала в Вильбоне, в Шартрских землях[86]…

Он был великий мастер говорить непристойности. Однажды пришел к нему обедать дворянин, не помню уж кто, весьма статного сложения. Г-жа де Сюлли, вторая жена Суперинтенданта финансов, здравствующая и поныне, не спускала с гостя глаз. «Признайтесь, сударыня, — сказал ей муж во всеуслышание, — здорово бы вы попались, когда бы у сего господина не оказалось бы…?». Он отнюдь не боялся стать рогоносцем и, выдавая деньги на расходы, говорил жене: «Столько-то на то, столько-то на се, столько-то на ваших…».

Наш Суперинтендант, спустя двадцать пять лет с лишним после того, как прошла мода на цепи и бриллиантовые знаки, каждый день, надевая их на себя для украшения, прогуливался в таком виде под портиками Королевской площади, находившейся неподалеку от его особняка. Все прохожие смеялись, с любопытством глядя на него. В Сюлли, куда он удалился на склоне дней, он держал пятнадцать или двадцать старых павлинов и не то семь, не то восемь старых рейтаров[87] из дворян, кои по звону колокола выстраивались шпалерой и салютовали ему, когда он выходил на прогулку, а затем шли за ним; полагаю, что павлины тоже шли следом. Он держал при себе нечто вроде Швейцарской гвардии.