Занимательные истории

Таллеман не был особо склонен к каким-либо обобщениям. Он нигде прямо не высказывал своей точки зрения на вопросы, волновавшие его современников. Воссоздавая образы людей своей эпохи, он лишь иногда мимоходом касается их политических или религиозных воззрений, не выражая при этом своих собственных взглядов. Будучи сам протестантом, он начинает один из анекдотов о Генрихе IV такой фразой: «Незадолго до сдачи Парижа, в то время как Король мучился бессоницей, оттого что никак не мог решиться порвать со своею верою…», — но далее ни единым словом не выказывает своего отношения к этой «бессоннице», предшествовавшей известному выводу о том, что «Париж стоит обедни». В «Занимательных историях» Таллемана нет какой-либо определенной политической направленности. Однако в «историях», посвященных Генриху IV, Людовику XIII, Ришелье, он ближе чем. где-либо подходит к вопросам, связанным с политической жизнью современной ему Франции, и выражает свое отношение к деятельности этих правителей. Он не выражает его прямо, но оно ясно проступает сквозь оценки, которые даются Таллеманом человеческим качествам каждого из них.

С наибольшей симпатией он относится к Генриху IV. Это явствует уже из того, что, посвящая ему первую по порядку «historiette», он указывает в своем предисловии, что делает это не ради хронологии, а потому, что хочет начать «с чего-то действительно славного». Тем самым эпоха Генриха IV противопоставляется им «веку нынешнему», т. е. времени правления Мазарини, и в этом противопоставлении уже выражено и отношение к своему времени и оценка его.

В человеческом облике Генриха IV Таллемана привлекает то, что, с его точки зрения, отличает этого короля от всех последующих правителей, — простота, отсутствие аристократической спеси, прямодушие, непосредственность; ему импонирует полулегендарный образ грубоватого короля-солдата, который, привыкнув к походной жизни, не может освоиться; с этикетом, устанавливаемым двором. В ряде исторических анекдотов, включенных в историю о Генрихе IV, показывается его умение находить общий язык с «простым народом», его снисходительность, его чисто галльское остроумие; «…у него живой ум, и он понимает шутку», — с явным одобрением отмечает Таллеман. Он охотно приводит анекдоты, характеризующие неуважительное отношение короля к священнослужителям и монахам. Таллеман не скрывает его недостатков: «Он был не слишком щедр и не очень-то умел быть благодарным. Он никогда никого не хвалил, а сам хвастался как гасконец». Но эти человеческие слабости даже как бы оживляют его образ, в котором на первый план выдвинуто здоровое, жизнерадостное начало.

Полной противоположностью этому образу предстает читателю фигура Людовика XIII. Таллеман с самого начала подчеркивает его физическую неполноценность, болезненность, противоестественные наклонности, его взбалмошность, жестокость и подозрительность. Таллеман при этом ясно дает понять, что самодурство и жестокость Людовика XIII — в большой мере плод его воспитания и окружения, результат того, что он «уже рожден был принцем». «Короля погубило безделье», — пишет он. Фигура Людовика XIII рисуется на фоне сложной борьбы партий, придворных интриг, заговоров, дипломатических хитросплетений. И на этом фоне отталкивающий портрет, нарисованный Таллеманом, не только отражает человеческую сущность Людовика XIII, но и характеризует его как короля Франции. Этот взбалмошный, мстительный, мелкий человек, склонный ко всякого рода «не королевским» занятиям, вроде шпигования телятины, неспособен управлять государством.

Наиболее близко к вопросам современной ему политики Таллеман подходит в «historiette», посвященной Ришелье. Эта история — одна из самых больших в книге и несколько отличается от других по принципу своего построения. Она состоит не из отдельных, разрозненных «характерных» эпизодов, а в первой своей части представляет собой нечто вроде жизнеописания Ришелье, очевидно имеющего цель дать историю становления его характера, причем жизнеописание это выполнено с нескрываемым недоброжелательством. И последнее проявляется не только в подборе эпизодов, подчеркивающих отрицательные черты характера Ришелье, но и в тех комментариях, которые нередко сопровождают эти эпизоды. Так, рассказывая о том, как в начале своей карьеры молодой Ришелье снискал популярность, произнеся в Генеральных штатах несколько речей, «кои сочтены были превосходными», Таллеман ядовито прибавляет: «В ту пору в этом не очень-то разбирались». Ряд эпизодов второй части, касающихся уже деятельности кардинала в качестве первого министра, сопровождаются более резкими и гневными инвективами по адресу «тирана». Тем самым Таллеман дает кардиналу Ришелье оценку не только как человеку, но и как государственному деятелю. Однако при этом он мало касается существа деятельности Ришелье, объясняя, как и многие его современники, политику кардинала почти исключительно его честолюбием и личными интересами.