Заниматься любовью, как порнозвезда

Чтобы как-то совладать с тем эмоциональным и физическим смерчем, в который превратилась моя жизнь, я стала нюхать больше метедрина — это поддерживало меня на плаву. Я занималась этим с Джеком, потому что это нас сближало; с Дженнифер — потому что, как большинство стриптизерш, она любила делать это в компании, и сама по себе — чтобы взбодриться. У меня было жесткое ограничение: нюхать — это вроде средства общения, кофе и стимуляторов, а курить, как это делали Джек и его приятели-байкеры, — это уже для дуриков.

Потом, был еще мой брат, Тони. Пока не настала пора созревания, мы были неразлучны. Отца никогда не оказывалось рядом, зато моим защитником стал Тони, который мог поколотить любого, кто хотя бы не так на меня посмотрел. По-своему он был очень умен — в духе «Человека дождя». Хотя подростком Тони и баловался наркотиками, и пьянствовал, и дебоширил, он оставался вменяемым и всегда был лучшим моим другом. И что бы он ни натворил, он всегда оставался гордостью и отрадой моего отца.

Тони.

Я, Тони и Селена.

Но мы росли, и вот уже отношения между папой и братом стали задевать меня: я и сама хотела быть настолько близкой отцу. Чем чаще твердил папа: «Почему ты не можешь быть такой, как твой брат», — тем больше отдалялась я от Тони. Он отпускал тормоза, грабил людей, и ему все сходило с рук. Мы оставались друзьями, но никогда уже не были так близки, как в ту пору, когда весь мир состоял лишь из нас двоих и отца-невидимки.

Трещина между нами пролегла еще глубже, когда Тони повстречал девушку по имени Селена; в чем-то она напоминала мне меня саму: она была славной девчонкой, запутавшейся в дурной компании. Перебравшись в ее трейлер, Тони начал тусоваться и с ее дружками — «Ангелами ада». И излюбленным зельем у них был тот же наркотик, что и у стриптизерш, — метамфетамины. Поначалу Тони нюхал, затем закурил, а вскоре основательно подсел на иглу. Он приходил к нам с Джеком, шмякал на кухонный столик аптечку и вытаскивал оттуда пакет с амфетаминами. Повернувшись ко мне, он спрашивал:

— Кольнуться поможешь?

У меня, как у любящей сестры, ответ на такое всегда был один:

— Ни за что.

— Ну тогда я сам, — заявлял Тони, доставал жгут и отыскивал вену. Порой у него уходило минут пять, чтобы найти здоровое место на руке или ноге. Джек хотел, чтобы я курнула, брат — чтобы кольнулась, но я, как пай-девочка, решила, что буду только нюхать. Я не собиралась кончить, как они: брат превращался в подавленного параноика, с непредсказуемыми перепадами в настроении и с буйным нравом. Когда он появлялся на пороге, я никогда не знала, чего ждать. Обычно Тони вбивал себе в голову, что за ним гонятся копы, и всю ночь напролет пялился в дверной глазок с ружьем наготове, убежденный, что вот-вот нагрянет полиция. В худшей стадии он отбивался от наседавших на него молекул воздуха.

Однажды вечером, во время очередной двухдневной отлучки Джека, Тони заскочил ко мне и попросил метедрин — чтобы продержаться, пока не объявится его дилер. Джек хранил наркотики под раковиной, спрятав их в изгиб трубы. Я залезла туда, нашарила пухлую пачку метедрина и выделила брату порцию.

— Не вколешь?

— Ни за что.

Я наблюдала, как Тони разглядывает свое тело; наконец, его устроила вена на руке.

На следующий день, когда я вернулась из клуба, Джек оказался дома. И он был взбешен.

— Какого черта ты сделала с моим метедрином?

— Ты о чем? — не поняла я.

— О здоровенном долбаном пакете, который у меня был под раковиной.

— Я чуть-чуть отсыпала брату, — призналась я. — Извини. Мне казалось, я взяла совсем мало.

— Сука тупая! — Джек толкнул меня к кухонной мойке. — Весь пакет на хрен исчез! Твой братец тебя нагрел.

После этого я отсекла Тони от себя. В голове не укладывалось, что он мог пасть так низко. Я позвонила Селене, сказала ей, что порываю отношения с братом, — и тут выяснилось, что он ворует и у нее, спуская все деньги на уколы — кокаин, метедрин, героин.

Мне оставался еще один звонок. Звонок человеку, с которым я не общалась почти год: моему отцу. Он так и не позвонил ни разу с тех пор, как я ушла. И меня это не удивляло. Так было во всю пору моего детства: если возникали проблемы, он делал вид, что ничего не замечает, — а может, и правда не замечал? — пока я не ставила вопрос ребром. Если какая-нибудь из женщин, возникавших в его жизни, по-свински вела себя со мной и с Тони, папа и палец о палец не ударял, пока мы сами не пожалуемся. Впрочем, стоило нам об этом заикнуться, как он без каких-либо вопросов принимал нашу сторону. При всех заморочках было утешительным само сознание того, что в случае чего папа — в нашем углу. Потому я и взялась за телефонную трубку, хотя и злилась, что снова сама совершаю первый шаг. Вообще-то, это следовало сделать родному отцу, считала я.

— Привет, папа, это Дженна, — произнесла я.

— Привет, детка, — ответил он. Никакого тепла не было в этой «детке» — голос прозвучал холодно, без какого бы то ни было чувства.

— Я насчет Тони. Ему нужна помощь.