Заново рожденная. Дневники и записные книжки 1947–1963.

В другом классе (К[олумбия]-К[олледж]) тоже мятеж. Я говорю нечто умеренно критическое об Америке – внезапно все студенты достают квадратные листочки бумаги + поджигают их. (Аудитория небольшого размера.) Полная тишина. Я останавливаюсь. Затем понимаю, что это декларация, знак, заговор. Все они (четыре пятых, говорю я позже) – члены студенческой фашистской организации. Я приговорена.

Остаток сна проходит в присутственных местах, где я ожидаю декана, чтобы объясниться. Нахожу Фрисса. Затем он превращается в старуху – он (она) занят, должен идти домой, но остается со мной, пока я жду. Я объясняю, насколько я изумлена. За все годы преподавания такого не случалось ни разу – а тут дважды за один день. Я решаю, что соглашусь… когда мне было шестнадцать, но ничего больше.

Не могу понять, почему я отправилась в эту поездку, разве только в надежде, что пребывание в несчастии несет благо – будто я могла бы истощить бо́льшую часть своего несчастья + так чтобы осталось одно удовольствие. Мрачное уныние и растерянность были во мне каждую минуту, и ничто не могло развлечь меня. Как болезнь. Не перестаю жалеть о том, что не взяла с собой Дэвида.

Одна из ужасных вещей в отношениях между И. + мной – это непре-кращающееся словесное сведение счетов. Каждый разговор – свежая рана: оправдание + противооправдание; объяснение + противо-объяснение. Вот, например, мои пристрастия в кинематографе – свежая рана, свежая обида.

Девиз Соичиро Хонды, главы всемирно известной компании по производству мотоциклов: «Скорость – право человека».

Мечта о безумии: утерять способность вступать в контакте другими. Освобождение и отпущение посредством безумия.

Оглушенность + сонливость с тех пор, как я здесь, – более суток. Вот «подлинная я», безжизненная. Та, от которой я пытаюсь спастись в обществе других людей. Слизень. Та, что спит, а проснувшись, постоянно испытывает чувство голода. Та, что не любит мыться или плавать и не умеет танцевать. Та, что ходит в кино. Та, что грызет ногти. Зовите ее Сью.

Две взаимоисключающие вещи, которые высветила во мне К. [ подруга и, в течение некоторого времени, любовница СС]: жизнелюбие в контрасте с отсутствием такового; страх того, что недостаток жизненных сил заразен. Оба чувства отвратительны (каждое зависит, питается другим).

Почему я не пытаюсь держать под контролем отношения с И.? То есть почему я не делаю этого осознанно? Не скрывать или уклоняться, а просто улучшить наши отношения. Я даже не пытаюсь! Вместо этого я пускаю все в свободное плавание и даже провоцирую разговоры, которые нас злят. «Как Альфред? О чем вы с ним говорили?» и т. д. После четырех лет связи мне следовало бы знать, где заложены мины. А я и знаю. Но я ленива и склонна к саморазрушению.

Отвращение, которое я питаю к манипулированию, к восприятию себя в роли человека, осознанно осуществляющего контроль, – вот источник икс. Икс – желание поместить себя под защиту другого. В качестве авансового платежа за эту защиту я предлагаю свою дружелюбную беспомощность.

Работа = пребывание в миру

Любить, быть любимым = ценить мир (но не быть в миру)

Нелюбимый, нелюбящий = считающий мир безвкусным, неодушевленным

Любить – значит дорожить, предпочитать нечто в наивысшей степени. Но это не состояние бытия

[СС записывает кириллицей фамилии Ленина и Сталина, не сопровождая их комментариями.]

[Нижеследующие записи – без указания даты за исключением пометки «Вечер воскресенья» – бесспорно относятся к пуэрториканскому дневнику.] Тоска по Ирэн в последние два дня – из чего она соткана? Из чувства утраты; разочарования; злости? Из этого? И если из этого, только ли из этого? Я ощущаю ее непроницаемость – я не в силах ее ухватить. Она уклоняется, избегает меня – но мне по-прежнему ее не хватает. Ее суждения обо мне подобны шипу, наконечнику стрелы, крючку. Я корчусь. Я хочу вырваться + хочу, чтобы она втянула меня в себя, всё вместе.

Во-первых, следует сохранять спокойствие. История с Альфредом отравляет воздух, потому что я позволяю этому случиться. Если бы я могла быть щедрой (+ не столь взыскательной), мне было бы все равно – потому ли, что Ирэн была бы мне безразлична или, наоборот, небезразлична.

Так или иначе, мне не следует возражать ей.

Что сжигает меня в ее словах? Упрек в отсутствии светской жизни. Она говорит, что, находясь со мной, ей хочется работать каждый вечер. То есть ездить в центр города в свой социальный клуб.