Заново, с новыми силами (СИ)

В сопровождении бойцов Христа доехали до администрации. Охранник при входе отвернулся. На первом этаже, во владениях Виктора было тихо — хорошо бы не попасть к нему на приём, как обвиненному в… Да в чем-нибудь. В нелояльности, например. Любого человека можно определить во враги народа, стоит лишь покопаться как следует в его мыслях, пристрастиях и поступках.

Секретарша в приемной глядела настороженно. Прошла к двери, постучалась, сказала «К вам Злой, впускать?», и, отодвинувшись, пригласила войти.

— Привет. — буркнул Христос, — Садись.

Злой устроился поудобнее, откинулся на спинку стула, скрестил руки на груди и расслабился.

— Что мне с тобой делать? — спросил Христос, и застыл в ожидании ответа, — Отвечай, это не риторический вопрос.

Злой ответил после небольшой паузы — неторопливо и размеренно:

— А с чего ты взял, что это со мной надо что-то делать?

Христос аж подскочил от неожиданности.

— Слушай, если ты тут собрался мне нотации читать…

— Да ничего я не собрался. Все нотации я прочитал в Уваровке. А сейчас я просто жду. Кстати, как там, на оккупированной территории? Наши ребята немного порезвились с местными девочками, и кого-то от молодецкой удали случайно застрелили? А дома загорелись, наверное, от неисправной проводки…

— Хватит паясничать. — сказал Христос устало, — Ты прекрасно знаешь, что так и было. Да, дома подпалили случайно, да, с девочками развлеклись, так им с того ничего не было. Отряхнулись, подмылись и дальше пошли. Это наименьшее из наказаний.

— Как всё просто… А стреляли в кого?

— Да там… Рвались некоторые.

— Это те, чьих подруг насиловали чтоль?

— Сменим тему. — Христос сдержанно улыбнулся, — Ты говорил, что чего-то ждёшь.

— Ага. — кивнул Злой, уставившись в противоположную стену.

— Чего именно?

— Приговора.

— Я тебя сюда не судить позвал. — покачал головой Христос.

— А зачем? Говорить? Переубеждать? — Злому было совершенно все равно, что с ним происходит, — Так это бесполезно.

— Это почему еще?

— А потому что ты должен переубеждать в первую очередь самого себя. Это не я санкционировал военные преступления. Не я придумывал идеологию, оправдывающую убийства. И, в конце концов, уж точно не я расстреливал, грабил и обращал в рабство. Я честный вояка. И ты не можешь мне ничего предъявить. Впрочем, знаю, знаю. Ты сейчас будешь ставить мне в вину то, что я в твоих невинных шалостях в Гагарине и Уваровке отказался участвовать. Не кажется ли тебе это забавным — преступник ставит в вину невиновному человеку то, что он отказывается совершать преступление?…

— Ты не так чист, как думаешь. — усмехнулся Христос, всем видом говоря «я тебя поймал», — Вспомни того рабоче…

— Да-да. — раздраженно перебил Злой, — Я знаю. Того рабочего. Я про него и не забывал вообще-то. Знаешь, если тебе больше нечего мне предъявить, и если ты считаешь убийство невинного человека преступлением, то наш разговор уже можно считать оконченным. Потому что ты сам загнал себя в ловушку. А я победил.

Христос молчал. Злой тоже.

— Что ты собираешься делать? — спросил, наконец, опальный командир, — Убить меня, очевидно, не хватит духу. Не потому, что ты боишься, а потому, что чувствуешь себя неправым, иначе и не звал бы сюда на разговор. Изгнание подойдет.

— Да не хочу я тебя никуда изгонять! — вспыхнул Христос, — Я просто пытаюсь понять, почему такой человек предал меня в самый ответственный момент!

— Ну, если ты считаешь это предательством… Ты просто не хочешь меня слушать. В этом вся проблема. Тут всё просто. Сперва ты сам свернул куда-то не туда. Потом убедил остальных, что твой путь — единственно верный, и что та кровь, которую ты проливаешь, все те преступления, которые творятся твоим именем — это правильно. И теперь, когда ты сам усомнился в собственной правоте, одураченные тобой люди, не видящие иного пути, убеждают тебя в обратном. Всё верно, Христос! Кругом предатели! Уничтожать гадов! А баб и припасы — раздать нам. И поделить. Такой, вот, понимаешь, военный коммунизм.

— Я как-то задавал тебе вопрос — что нужно было делать в Гагарине? Ты так и не ответил.