Заноза

— Ну… — думаю, как бы помягче об этом сказать, но в голову ничего не приходит, и я говорю, как есть: — Стас позвал меня, чтобы спросить, чувствую ли я к нему что-нибудь.

В глазах Сашки просыпается интеллект, когда она резко поворачивает ко мне голову, поперхнувшись воздухом.

— Что?

Я что, должна всё повторить? Я ведь не на суахили говорила…

— Он сказал, что у него ко мне появились чувства, и прежде чем порвать с Ингой, он должен убедиться, что это не будет зря…

Так, ладно, нельзя было начинать так резко, потому что бабушка с внучкой, кажется, не могли уловить суть того, о чём я только что сказала. К слову сказать, сейчас я на ситуацию смотрела под другим углом, и она казалась ещё более мерзкой.

— Что-то я не понимаю… — признаётся Валентина Игнатьевна.

Сашка прицокивает языком, и глаза её широко распахиваются.

— Мой брат влюбился…

Хозяйка смотрит на неё, как на восьмое чудо света, и поворачивает голову в мою сторону.

— Наш план так быстро сработал?

— Поверить не могу… — отзывается Сашка.

Погодите-ка, какой ещё план?

17

Я прокручиваю в голове те дни, которые прошли с того момента, как я стала замечать странные изменения в поведении барина, но не могу вспомнить ничего, что натолкнуло бы на мысли о проделках этих двоих. Зато раньше, ещё в день рождения Валентины Игнатьевны, я точно помнила, как Сашка ненавязчиво подтолкнула брата в мою сторону, попросив помочь мне с гирляндами. Тогда её просьба не показалась мне подозрительной, потому что мне и в самом деле нужна была помощь — разве что я предпочла бы в роли помощника кого-то другого… И эта просьба хозяйки к Стасу, чтобы он меня отвёз… А что ещё они успели провернуть за моей спиной, о чём я не знала? Они вряд ли признаются, но наверняка это были не единственные разы, когда они дружно приседали ему на ухо в отношении меня.

Внезапно до меня доходит, почему именно Стас так неожиданно спросил меня о моих чувствах. И дело было даже не в том, что он чувствует симпатию — возможно, то, что он чувствует, и не симпатия вовсе, а простое влечение, — а в том, что ему со мной проще, с какой стороны ни посмотри. Одно дело, когда человек сам понимает, что кто-то занял особое место в его сердце и жизни, и совсем другое, когда тебе это мнение навязывают. То, что Инга нежеланна для родных барина, для меня не новость, но я никогда не думала, что Сашкина фраза о том, что она собирается хорошенько повеселиться, выльется в такой итог.

Так я, выходит, была для неё лишь средством достижения цели?

Мне становится дурно, совсем как в тот день, когда я застукала Макса с Мариной, а может, даже хуже, но это только моя вина. Я привыкла доверять людям, потому что сама стараюсь быть предельно честной и открытой, и за своё большое наивное сердце вечно получаю в спину колюще-режущие предметы. Однажды я уже зареклась верить людям — после предательства лучшей подруги — но, встретив Макса, дала слабину: видимо, жизнь ничему меня не учит, раз я снова и снова наступаю на эти грабли.

И почему всё не может быть так же легко и просто, как в фильмах?

Видимо, Сашка понимает, что они с бабушкой сболтнули лишнего, и зажимает рот рукой, но реальность этот её жест не спасает, потому что память остаётся при мне. Я чувствую себя немного мерзко, но обижаюсь, скорее, сама на себя, нежели на них: у богатых как-то по-другому мозг работает, они любят придумывать всякие развлечения с участием других людей, когда им становится скучно… Это я должна была держать ухо востро, а не развешивать их, веря всему, что мне говорят или показывают, так что это будет мне наука.

Я просто молча встаю и выхожу за дверь, и слышу за спиной, как Валентина Игнатьевна останавливает Сашку, которая, очевидно, хотела ринуться за мной:

— Не нужно, дай ей время подумать и успокоиться, иначе вы друг другу лишнего наговорите. Не хочу, чтобы вы обе после жалели об этом.

Возвращаюсь в свою комнату и залезаю на кровати под одеяло. Раньше, когда была маленькой, я всегда чувствовала себя в безопасности, потому что могла в любое время спрятаться от всего мира под одеялом, и верила, что это поможет. С возрастом перестаёшь верить в такие вещи, но всем сердцем желаешь, чтобы они работали; к тому же, сейчас ничего лучше в мою голову не приходило, а мне действительно хотелось спрятаться и подумать, но не о том, о чём говорила хозяйка.

Валентина Игнатьевна, наверное, решила, что я обиделась за то, что они мне ничего не сказали, и это правда было так, но лишь отчасти, потому что я по большей степени злилась из-за того, что они сделали из меня какую-то разлучницу. Сами они не видели в этом ничего плохого, но имели на это право по той простой причине, что Стас им не чужой. В любом случае, после всего они могли бы оправдаться тем, что беспокоились за внука/брата, а что должна буду сказать я? Что я просто слепо пошла у них на поводу, забыв про собственный голос и мозги? Такое себе оправдание для двадцатилетней кобылы, как сказала бы бабушка…