Заноза

— Может, и нет, но не в вашем случае. Конечно, Инга не подарок, но у тебя ведь с самого начала были мозги. Значит, ты и два года назад знал, какой она человек, и должен был понимать, что твоя жизнь точно не будет похожа на сказку, в которой жена открывает рот только тогда, когда это нужно тебе.

— Ты злишься не поэтому.

Да неужели!

— А ты у нас теперь провидец?

— Нет, но я знаю, что тебя не могут напрягать мои отношения с Ингой. Значит, дело в чём-то ещё.

Отворачиваюсь к окну, чтобы не наговорить лишнего, но надолго меня не хватает.

— Ну, возможно, я не нарочно сравниваю тебя со… своим бывшим.

— Ты даже не представляешь, насколько детское у тебя поведение для твоего возраста! — смеётся.

— Ага, сказал человек, который за спиной у невесты подыскивал другие варианты. Очень по-взрослому.

— Туше.

Он замолкает, закрывая тему, и я понимаю, что устала. Мне надоело это бесконечное препирательство с тем, кто, по сути, выдаёт мне зарплату и оплачивает истеричный больничный. Мне надоело постоянно думать перед тем, как что-то сказать в присутствии других, потому что я привыкла говорить то, что думаю: ложь во благо — это не мой конёк. Надоело, что все вокруг пытаются решить за меня, как мне жить, с кем встречаться и как себя вести, потому что в такие моменты я словно проживаю чужую жизнь, а не свою, и становлюсь той, кем не являюсь.

— Предлагаю компромисс, — поворачиваюсь к нему обратно; его выражение лица выдаёт скепсис — наверно, он думает, что я не могу сказать что-то умное.

— Я весь во внимании, — соглашается.

— Я не собираюсь рассматривать тебя как предмет воздыхания, прости. Но и грызться с тобой мне не хочется, так что мы могли бы попробовать быть… друзьями.

— Друзьями? — удивлённо переспрашивает.

— Ну да. Знаешь, обсуждать погоду или еду и при этом не стремиться вцепиться другому в глотку.

— Вцепиться в глотку?

— Такое ощущение, что я разговариваю со своим эхом, — поджимаю губы. — Если не знаешь, значение некоторых слов, я могу подарить тебе толковый словарь. Думаю, это стало бы хорошим началом для дружбы.

— Ты веришь в дружбу между мужчинами и женщинами? — насмешливо интересуется.

— Почему нет? Разве мы все не люди? Что за дурацкие стереотипы?

— У меня никогда не было друзей, потому что не было времени заводить их, — признаётся. — Только Фил, но мы дружим всего ничего.

— Видишь? — с улыбкой от уха до уха констатирую. — Уже похоже на нормальную дружескую беседу.

— Пока что больше похоже на игру в одни ворота. Что там было про твоего бывшего?

Сползаю по сидению ниже.

— Не думаю, что говорить об этом сейчас — хорошая идея.

— Ты его всё ещё любишь? В этом дело?

— Думаю, всё как раз наоборот. Сейчас, оглядываясь назад, мне кажется, что я его и не любила никогда.

— Ты ведь всегда поступаешь правильно, — хмурится. — Не могу поверить в то, что ты могла быть с кем-то рядом просто по привычке.

— Кто бы говорил, — отбиваю мяч.

— Я — это совершенно другая история. Я никогда и не собирался искать свою половину. Мне просто нужна была рядом презентабельная, сдержанная, изысканная…

— Ты как будто описываешь мебель в магазине, — морщусь. — Или присматриваешь кобылу на торгах.

— Мы живём в разных мирах, — пожимает плечами; до города остаётся всего около тридцати километров — поразительно, как быстро летит время! — То, что для тебя неприемлемо, для меня — вполне привычные вещи, и наоборот.

— Спасибо, что напомнил, — вздыхаю. — Знаешь, в детстве я мечтала заработать кучу денег, чтобы мы с бабушкой могли жить по-человечески в нормальных условиях… Но большие деньги — это огромная ответственность. К тому же, не думаю, что я смогла бы жить в твоём мире: неуютно себя чувствую, когда что-то ограничивает свободу действий.

— Власть даёт столько же привилегий, сколько и отнимает, так что я думаю, что это равноценный обмен.

— Может, для тебя, но не для меня. Наверно, мы никогда не поймём друг друга.

— Но мы можем хотя бы попытаться, — улыбается. — «За спрос не бьют в нос», — так дед любил говорить.

Переводу на него осторожный взгляд, боясь нарушить границы дозволенного.

— Скучаешь по нему?

— Иногда, — беспечно отвечает, но обмануть меня у него не получается.

Судя по тому, как его руки сжали оплётку руля, он скучает по нему гораздо сильнее, чем готов показать, но мне хватает и этого.

— Я своего плохо помню, — отвлекаю его: не хотелось снова собачиться. — Он умер, когда мне было четыре, и в памяти осталось только парочка смутных воспоминаний.

— А родители?

— Они развелись ещё раньше. Но и в браке были не сказать, что бы образцовой парой, так что я часто оставалась с бабушкой. Чуть позже они оба поняли, что ещё не готовы для семьи и детей, и я перекочевала к ба окончательно.

— Я тоже рос практически без родителей, — говорит то, что я и так знаю. — Но я, по крайней мере, знаю, что они любили меня, а твои…

— Не нужно об этом, — перебиваю. — У меня есть бабушка, которая заменила мне всех возможных родственников. Это не нормально, и я почти уверена, что заслуживала расти в полной семье, имея больше родных, но я ни о чём не жалею.

— У тебя замечательная бабушка, — снова улыбается.