Заноза Его Величества-2

— Я тебе на то и намекаю, что не одна я такая дурная, оказывается, — вздыхаю я. — А некоторые замуж по любви выходят, а потом письмами от любимого мужа печку топят, — что-то вспомнилось мне бессмертное. — Уж лучше бы я те письма и правда сожгла. Я же правильно поняла, что он меня не ищет?

Она отрицательно качает головой и в знак милосердия протягивает дымящуюся сигаретку.

— И всех соискательниц разогнали. Говорят: он нашёл, что искал.

— И Гриф больше не приезжал? — затягиваюсь я горькой, терпкой, прямо как моя жизнь, травой, от которой моментально начинает кружиться голова.

— Гриф приезжал. Но поговорил только с Соней.

— С этой сукой Соней? — затягиваюсь я снова.

— Ты аккуратнее с травкой, — забирает она самокрутку. — А то с непривычки так даст по шарам, что до утра не уснёшь. А про Соню зря так думаешь. Это она тебя спасла, не я. Она мне и про Брина сказала. Деньги он свои, конечно, забрал, когда остался ни с чем, но, боюсь, не успокоился. Пока так в Белом доме и ошивается.

— Вот прицепился, зараза, — вздыхаю я, прислоняясь затылком к дверному косяку. — А я с твоих слов поняла, что с Сониного согласия девушек продавали и покупали.

— У Сони выбора особо не было, её не спрашивали. Платили не ей, а церкви. Под патронажем Святой и Непорочной Белый дом всю жизнь существовал. Они и девчонками как товаром распоряжались, и за развод деньги брали немалые, чтобы неугодных по предписанию в бордель, а уже из него подальше от глаз бывшего мужа. Теперь, видишь, старой церкви нет, но былые привычки ещё сильны.

— Как ты-то там оказалась? Неужели тоже бывший муж?

Глава 26. Даша

— Не-е-е, — улыбается Джейн, выкидывая окурок в ржавую банку. — Я свой выбор сделала сама. И, не поверишь, ни разу о нем не пожалела.

— Ушла из пекарни в бордель?

— Да. Тебя это удивляет?

— Я бросила свой мир, чтобы оказаться здесь. Меня уже ничто не удивляет. Но у меня была причина так поступить. А какое оправдание у тебя?

— Посмотри на меня, — разводит она в стороны руки. — Что ты видишь? Если честно?

— Ну, если честно, то я вижу девицу гренадерского роста, очень талантливую, волевую, с железным характером и недюжинным умом.

— И как ты думаешь, сколько желающих связать со мной жизнь обивало пороги отцовской пекарни?

— Подозреваю, немало из тех, кто понимал, что это довольно прибыльный бизнес.

— И кто плохо представлял себе какой это каторжный труд, а видел только богатую наследницу с неплохим приданым, как бы она ни выглядела.

— Вот тут ты не права. Женщина ты интересная.

— Сейчас, когда я точно знаю себе цену, — усмехается она, — может быть. А в свои юные годы, когда меня с детства дразнили Булкой, я так не считала. «Отожралась на папашиных пирогах». «Смотрите, булка булку жрёт», — изображает она в лицах. — Думаешь, тогда я могла назвать себя привлекательной?

— Дети жестоки.

— Взрослые не лучше, — запахивает она телогрейку поплотнее. — И что за будущее меня ждало: выйти замуж за какого-нибудь несчастного, нарожать ему детишек и всю жизнь простоять у прилавка с выпечкой?

— Да, не для того тебя мама такой цветочек растила, чтобы ты себя так не любила.

— И не затем наградили меня боги талантами, чтобы я их ради отцовского теста выплеснула в канаву, — одёргивает она на пышной груди свой зипун, совсем как моя Ленка. — В один прекрасный день я просто встала и ушла. И перестала быть Булкой. Навсегда. Я пою, танцую, шучу, нравлюсь мужчинам. Таким мужчинам, о которых я и мечтать бы не посмела, а тут они в моих покоях, когда я хочу. Меня любят, меня ценят, меня принимают такой, какая я есть, а не по доходам моего отца. И если кто-то скажет, что это не настоящая жизнь, я плюну тому в рожу. Не все созданы для семейной жизни. Не все рождены, чтобы продолжить чужое дело. А выпечка — это не моё. Я даже хлеб не ем. Запах дрожжей с детства не выношу. И пусть век мой будет недолог и успехов я никаких не добьюсь, я живу как хочу. А сдохну, так не велика птица — из дома терпимости девица. Когда сдохну, тогда и сдохну, плевать. Но даже на смертном одре, не пожалею, что выбрала такую жизнь, — убеждает Джейн то ли меня, то ли себя.

Складно, но как-то уж больно отчаянно. Храбро, но так ли она счастлива, как старается показать, сделав этот выбор.

— Надеюсь, что и я о своём выборе не пожалею, — выслушав её исповедь, зябко вздрагиваю я, совсем замёрзнув.

— Пошли, а то простынешь, — поднимается она и протягивает мне руку. — А Твоё Величество за тобой всё же приезжал. За тобой, не за той пустышкой. И хоть вида не подал, но что-то мне подсказывает, что он тебя ищет. Не знаю, ты тут последние новости слышала или нет, — подталкивает она меня, запирая входную дверь. — Он велел границы закрыть.

— Э-э-э... хочет локализовать эпидемию?

— Что-то вроде того, — спускаемся мы снова в ненавистный подвал. — И сам лично каждый день теперь разъезжает по городу поддерживать людей. Даже обещал каждое утро бывать на проповеди и молиться за здоровье заболевших.