— Прямо так и обещал? Каждое утро? — вдруг осеняет меня к чему он закрыл границы. Хотя может, и зря. Может, мне только кажется, что и заявление с намёком, где он будет и когда, он сделал ради меня. В надежде, что до меня донесут. Что я услышу.
— Ага, — уверенно подтверждает Юлька. — Каждое утро. В центральном соборе.
— А мой друг Маркус Брин, говоришь, так в борделе и трётся? — вдруг и его интерес мерещится мне совсем не праздным.
Если эта овца Конни догадалась, Джейн поняла кто я, то мог и Брин легко вкурить что к чему. Парень он неглупый, хоть во время визита короля его и не было, но с Грифом они явно как два петуха не просто так шпорами шаркали.
— Словно и не заметил твоего отсутствия, — продолжает Джейн. — Все так же щедр, обходителен, только все чаще теперь зол. Может, и отстанет. Поймёт, что не его полёта ты птица.
— А Ваби? Как там Ваби?
— В её деревне под предлогом каких-то неотложных дел люди короля уже побывали, хоть с ней Тэфил общаться тоже не стал, а вот Брин себя выдал — её признание пытался купить. Но девчонка кремень. В деревню, — говорит, — я ездила, к родным. Ничего не знаю. Мать у неё правда больна, так она ей деньги возит да навещает. Там придраться не к чему. Мы следы хорошо путали. Но ты же понимаешь, что это ненадолго? Кто-нибудь на его денежки всё равно клюнет. В Белом доме всегда ушки у всех на макушке.
— Понимаю, потому и Тэфил к тебе не подошёл. Ведь всё равно кто-нибудь увидел бы, — кошусь я на ненавистный блохастый топчан. Нет, не согласна я тут больше взаперти сидеть. Моя деятельная натура требует свободы, простора и наверх. — Юль, давай я хоть чем-то помогать Моне буду. Я могу все что угодно. Посуду мыть, печку топить, противни скрести. Дайте мне любую работу. Я нахлебником быть не хочу, да и не могу.
— Так я затем и приехала. Думаешь, чего тут стою? — упирает она руки в бока, поджидая свою младшую сестру, что уже спускается к нам вниз. — Мона, тут Андреевна говорит все бока пролежала.
— Она наговорит, — появляется в дверях девушка. — Весь подвал вымыла. Здесь такого порядка со времён строительства не было.
— Было бы что мыть, — отмахиваюсь я.
Подвал с кладовыми, конечно, огромный. Но открыто всего две комнатки. В одной из которых я спала, а в другой хранили всякую утварь. Вот эту утварь, чтобы не сойти с ума от дум своих пустых и тяжких, я просто перебрала и расставила аккуратно: поломаные лотки для хлеба, старые выварки да изношенные чаны, пахнущие повидлом, которые видно собрались отдать лудильщику, только лето закончилось, а вместе с ним и фрукты-ягоды для варки, вот они и остались стоять. И полы вымыла. Всё.
— Мона, пожалуйста! — я чуть не на колени готова опуститься перед этой приятной девушкой. — Давайте я вам хоть чем-нибудь буду помогать.
— Лола, да я бы с радостью и раньше вам работу дала. Рабочих рук всегда не хватает. Но Джулия строго настрого запретила вам подниматься наверх, выходить в зал.
— Да не нужен мне зал. Поставьте где-нибудь в уголке в кухне. Кто там меня увидит? Сколько я уже здесь? Третьи сутки? Окон нет. Даже звуков с улицы не слышно. Я уже не понимаю: день, ночь.
— Это в прошлом. Я вам уже комнату наверху приготовила, там даже окно есть, — улыбается она. — Можно перебираться.
— Аллилуя! — поднимаю я руки к потолку, а потом хватаю свой мешок. — Мона, если мне на кухню нельзя, неси какую одежду, может, подлатать. Это я тоже могу, — наклоняюсь я к ней заговорщицки. — За это ваша Юлька не будет ругаться? Если я рукодельем займусь?
— Юлька, значит? — смеётся она чистым как колокольчик смехом, косясь на сестру.
Она и вся такая, эта младшая Юлькина сестра. Чистая. Скромная. Аккуратная. Правильная. Стержневая. Несмотря на свою хрупкую внешность, смешливость и очень мягкие женственные черты лица.
И пока мы поднимаемся по лестнице с моим нехитрым скарбом, я думаю о том, что в нашем мире таким «штучным» девушкам как Мона или очень сильно везёт, потому что они привлекают к себе только исключительно разборчивых мужских особей. Как правило, состоявшихся мужчин, понимающих толк не только в женской красоте, но и ценящих характер. Всю жизнь, женившись, они потом носят их на руках и балуют.
Или наоборот, они очень рано выходят замуж за каких-нибудь развязных наглых «плохишей», и тянут на себе безропотно семью, а ещё терпят измены и издёвки этого козла, который прекрасно понимает, что не достоин такой женщины, ищет утешения у тех, кто попроще, и всю жизнь испытывает на себе давление этого незримого превосходства сильной женщины.
«Надеюсь, в этом мире ей повезёт», — выдыхаю я на пороге крошечной светлой комнатки с окном, которой, видимо, и предстоит пока стать моим новым домом.