— Чудесная погодка сегодня не находите? — Нет, не просто так рассматриваю я своё отражение в блестящей стенке бокала. Вроде как разговор поддерживаю. Негоже как-то приличным людям сидеть в тишине.
— Да, вёдро, — растягивает губы в милую улыбку Марго.
— Э-э-э, — вот собственно и всё, что я нашлась ответить. Что-то в светских беседах, я, походу, не сильна.
— Это такая тёплая, ещё сухая, немного ясная солнечная погода, — невинно хлопая ресницами, поясняет она. — Так моя бабушка говорила.
— А моя говорила: грёбаная жара, если вы понимаете о чём я.
— Грёбаная жара, — заливается она звонким смехом, и я, наконец, нахожу у неё малю-ю-ю-юсенький недостаточек. Вот просто незаметный невооружённым глазом.
Она — полная дура.
Нет, женскую солидарность это только усугубляет. Ибо мы своих на войне не бросаем, особенно сирых и убогих с пятым размером груди. Но блин, какое же это приятное чувство найти у соперницы хоть незначительный, а изъян.
С чувством облегчения и превосходства я поднимаю взгляд на подозрительно притихшего супруга. И мой язык снова прилипает к нёбу. Жующий, как корова в Индии, молча и невозмутимо он смотрит на меня так, что будь у меня лёгкое смещение между вторым и третьим шейными позвонками, он бы и это увидел.
Ничего, ничего, сейчас я верну себе хотя бы красноречие.
— За знакомство? — поднимаю я бокал.
Марго растерянно смотрит на Георга, Георг кивает и отломив кусок ноги какого-то мелкого животного средней прожарки, уверенно заявляет:
— Я пропускаю.
Типа я тебе не помощник, сама напросилась, вот и выкручивайся, а я посмотрю.
«Ладно», — уверенно чокаюсь с этой «рабой любви», что кажись, даже чихнуть не может без разрешения Его Демоничности. Чёрные круги вокруг глаз у него так до конца и не стёрлись, и теперь он похож на голодного вампира, обгладывающего кость.
Делаю большой глоток, загораживаясь от него, надеюсь, серебряным кубком.
Чёрт, да что ж в этой малой столовой не так? Просто не вижу я других причин для внезапного невезения. Хотя вино даже на вид показалось мне подозрительным. А сейчас этот ужасный аммиачный привкус во рту.
Подвергшийся внезапной химической атаке организм реагирует быстрее меня. А поскольку по ходу моего спасения от отравления сидит только Георгий, вот в него как раз и отправляется содержимое моего рта. Упс!
Нет, глаза, кажется, он прикрыть успел. С громким стуком на тарелку падает кость. Маргарита ахает. На кухне что-то летит на пол. Я прикусываю губу.
Я же его кажется опять оплевала, да? Неужели мне второй раз отрубят голову? Или у них тут за одно и то же два раза не карают? А то я прямо серийная плевальщица получаюсь.
— Простите, — смущённо покашливаю я, вытирая губы салфеткой. — Это, извините, случайно, не из конской мочи сделано? — А вот и красноречие. Но как же не вовремя-то! — Нет, вы не подумайте, что я пила, но, если это вино, то я точно испанский лётчик.
Его Невозмутимость снова вытирает лицо. И смотрит на меня так, что я понимаю: всё, на этом его терпение кончилось. Его ручища уверенно тянется к моей посудине, так кстати сделанной из металла. И даже по предварительной оценке её веса и тонких краёв, можно сказать, что Его Справедливое Возмездие легко приведёт приговор в исполнение прямо бокалом и прямо на месте.
«Но блин, блин, блин, Гош! Я же Катька. Я же у тебя такая одна. Пожалей меня, а! А я тебе ребёночка рожу», — невинно делаю я бровки домиком. Но перед лицом неминуемой расплаты, всё же закрываю глаза. И ведь что обидно, ладно бы намеренно плюнула, но ведь, как назло, сейчас вышло не нарочно. А он опять обиделся. Или нет?
Ответ короля мужественно принимает виночерпий.
— Замени немедленно! — рычит Его Величество, выплёскивая ему в лицо вино. — И быстро, а то выпорю!
Далее следует оплеуха мальчишке, схватившему со стола кувшин.
— И посуду! — летит вслед пацану кубок. — Замени!
Я застываю с невозмутимым лицом, как статуя богини Гуанинь. У той правда три лица, но мне и одного хватает, чтобы заметить, как облизывает губы ничуть не расстроившийся мальчишка.
Впрочем, и меня такими вспышками гнева и не удивишь. Видала я и летающие дыроколы, и низко парящие хрустальные пепельницы, и планирующие латунные пресс-папье. Чем только не швырял в многострадальную дверь в сердцах наш вспыльчивый директор. Правда, вести при этом светскую беседу с его любовницей не приходилось. Да, и мужем он мне не был.
— Совсем от рук отбились, — трёт супруг изгвазданные рукава белой рубахи грязным платком. Не сказать, чтобы без результата — она становится ещё грязнее. В сердцах бросает платок. И после того как обшитая кружевом салфетка накрывает обглоданную кость, Его Заплёванность гордо удаляется, пожелав нам «Приятного аппетита!»
Мадмуазель Мля, сделав книксен, пулей уносится вслед за ним. Вот сучка! А я-то её в подруги без собеседования записала.
И у меня только один вопрос: что это было, Георг? Мы типа в одной команде?
Но что-то сыкотно. Уж очень не понравился мне взгляд, который Его Подозрительность бросил напоследок.