— Как проходят века, и вдруг на старом портрете, на снимке мелькаю черты, которые вам так хорошо знакомы. Не замечали?
Она встаёт. Уходит к конторке, из которой, открыв ключом ящик, что-то достаёт.
— Ты так похожа на неё. А он так похож на Алказара, — выкладывает она на стол рядом мою фотографию и искусно нарисованный старый портрет.
— Георг? — разглядываю я рисунок. Грубые черты, дикий взгляд, заросшее густой бородой лицо. Честное слово, он ближе к обезьяне, как питекантроп, чем к человеку, но определённо это Гошан.
— Алказар. И пусть у меня отсохнет язык, если я говорю неправду, но он любил её. Девушку, что тогда попала в наш мир из твоего. Девушку, что он назвал своей невестой. Что привёл в свой дом и обещал любить до гробовой доски.
— И какое она имеет отношение ко мне?
— Думаю, прямое, — всё ещё всматривается в мою фотографию Эрмина. — Возможно, она даже твоя прапрабабка.
— А я-то грешным делом думала, что он хотел жениться на тебе, — поднимаю к глазам портрет Рекса. — И это ты, та самая обиженная Алказаром девушка.
— Нет. Как всё было бы проще, будь это я, — снова выпивает она до дна и отставляет бокал в другую сторону, чтобы его больше не пополняли. — Но законы того времени были суровее нынешних, а Алказар был старшим сыном в семье. Ради неё он хотел пойти против воли своих предков, отказаться от трона, нарушить традиции, но ему не позволили. Братья грозились начать междоусобную войну и передраться за трон. Границы едва сдерживали натиск соседей. Абсинтия рисковала быть стёртой с лица земли, если не найдёт надёжную поддержку. И между девушкой, которую любил и правильным династическим браком он выбрал… долг.
— А ещё позор, проклятье, изменявшую ему жену, и бесславную смерть от дизентерии, после того, как он похоронил единственного сына и остался без наследников, — подсказываю я, вызывая искреннее удивление на лице Эрмины.
Да, кое-что Ля Поль успел перевести, пока совсем не слёг. Кое с чем я даже разобралась сама, потому что в старых летописях полно рисунков, а не клякс.
— Это было очень сложное решение, — вздыхает она.
— И что самое печальное — неправильное. И дай-ка я догадаюсь, — закидываю я ногу на ногу. — Он сказал, что разлюбил её. Как её звали?
— Александра, — подсказывает ведьма.
— Да, ей он сказал, что другая теперь в его сердце. Вот на ней он и женится, а Сашка пусть отправляется восвояси. Я правильно понимаю? Вряд ли тот гордый Рекс снизошёл то того, чтобы объяснять ей все эти сложности про долг, честь и совесть.
— Влюблённая девушка, наверно, и не поняла бы их, — пересаживается на край диванчика Барт.
— Возможно, генерал, — на самом деле мне просто не хочется с ним спорить. — Но он выбрал худший из всех возможных вариантов: он разбил ей сердце.
— Так и есть, — из моих рук берёт портрет Алказара Эрмина, а потом передаёт его Барту. — Ну, а дальше ты знаешь. Свадьба. Подожжённый лес. И девчонка, проткнувшая себя кинжалом.
— Проткнувшая? Я думала, она сгорела.
— В объятом огнём лесу она спряталась за камнем, сказала: «Будь ты проклят!» и воткнула клинок себе в живот по самую рукоятку. И в этом дыму, среди полыхающих деревьев я уже ничего не смогла сделать.
— Да, я помню, твоя любимая отговорка.
— Потому что Алказар приказал поджечь лес, но сам бросился её искать. И мне пришлось прятаться, — берёт она у Барта портет, долго всматривается в него молча. — Мы встретились уже на остывающем пепелище. Тогда в гневе и горе я и прокляла весь их род, а ещё наложила запрет на перемещения, которые приносят одни несчастья. Алказар же унёс её бездыханное тело вместе с клинком, — кладёт она портрет на стол. — И я надеялась, что он его уничтожил, столько веков о нём было ничего не известно.
— Но он, видимо, был дорог ему как память, — усмехаюсь я. — И клинок ждал свою новую жертву, пока однажды брат Августин не воткнул его в спину Георга.
— Брат Августин?! — удивлённо смотрит на меня Барт и встаёт.
— А ты думал, я ради витиеватых проповедей просила его найти? — провожаю его глазами. — Или хотела именно ему покаяться во всех своих грехах? Нет, всё хуже, Барт. Скорее всего, это был именно он. Но, я надеюсь, ты со всей серьёзностью отнёсся к моей просьбе?
— Да, миледи, да, — расхаживает по комнате генерал, но врёт как всегда неубедительно. — Мы знаем, что он доехал до центральной епархии, которой, видимо, торопился сообщить про вас, как про ведьму. А вот больше его никто не видел.
— Ну, значит, церковь подсуетилась лучше вас, генерал. Думаю, вряд ли вы уже найдёте его живым.
— И думаю, вы правы, — кивает он. — Но всё же за ним отправлены лучшие бойцы. Мёртвым или живым, а они его из-под земли достанут.