— Эх, надо было Дамиана совратить, — выворачиваюсь я, забирая у него бутылку. — Вернее, отдаться ему со всей душой. Он-то был не против. Ему было только на руку.
— Серьёзно? — усмехается он.
— Серьёзнее не бывает. Можешь лыбиться сколько хочешь, — кладу я голову на его плечо, чтобы отхлебнуть вина. И снова обливаюсь, в этот раз заливая его белоснежную рубаху. Но он опять словно и не замечает. — Ему ваш папаша Томас посоветовал Катарину трахнуть. За ним Дамиан и послал, чтобы зафиксировать, так сказать, факт измены. Застать нас с поличным.
— Очень смешно. И я даже посмеялся ему в лицо, когда тебя забирал. Какой он в постели оказался затейник, что ты аж похрапывала.
— Эй! — снова брызгаю я на него водой. — Я не храплю. И вообще он меня чем-то опоил, вот я и уснула.
— Ну чего-то подобного я и ждал. Что он попробует именно так. Но честно говоря, думал, что будет соблазнять честно. И боялся, что Катарина не устоит.
— Правда?! Ты даже боялся? И даже ждал?
— Конечно. Потому что ни он, ни церковь не могли бы упустить такой благоприятный момент, что я уехал.
— Ёкарный бабай! Ждал он! Ждун, — разворачиваю я, выплёскивая из ванны воду. И встав на колени возвышаюсь над ним на целую голову. — И чего же ты ждал?
— Что они воспользуются моим отсутствием, предъявят тебе обвинение в колдовстве и отправят в тюрьму, — наклоняет он голову так, чтобы на него не текло с моих волос и с интересом рассматривает плечо. Голое Катькино плечо. Но плечо, на котором у меня татуировка.
— То есть ты ждал, что меня бросят в тюрьму? И уехал?
— Вода и правда остыла, — выразительно косится он на мои торчащие как по команде «смирно» соски. — А я никуда не уезжал. И не собирался.
— Сидел в засаде?
— Вроде того. Какое имя ты так старательно забила?
— Что?
Нет, я понимаю, что он спросил. Я не понимаю, как он может это видеть.
— У тебя была одна татуировка, но её видно совсем плохо. И всё же её выдаёт потускневшая краска. А потом появились эти безвкусные череп, розочка, змея, выползающая из глазницы.
Всё же умеет он вести допросы, гад. Ведь разводит на эмоции, уводя от главного. То есть сейчас я должна бы возмутиться «безвкусным», но я бдю.
— Ты не можешь видеть татуировку у меня на плече.
— Серьёзно? А шрам? — берёт он мою кисть и разворачивает так, чтобы рубец, оставшийся на ребре ладони, когда я как-то неаккуратно разбила стекло, был ему виден. — Что ещё тебе сказать из того, что я не могу видеть? — показывает он глазами вниз, туда где ниже пояса уже ничего не скрывает давно осевшая пена. — Чуть не забыл, — возвращается он к руке, — ногти. Они покрыты чем-то розовым. И ты щуришься. Не всегда, но часто, словно плохо видишь.
— Георг.
— Что? — вопрошающе поднимает он брови.
— Нет. Это ответ на твой вопрос. Его звали Георг.
— Издеваешься?
— Нет. — На самом деле «да», потому что там было набито «Сергей». Но он же не забудет этого. Это будет мучить его, нервировать, раздражать каждый раз, когда он будет видеть эту татуировку. — Но там могло быть твоё имя. Вот такая я непостоянная. То я Даша, то Катя. То у меня один Георг, то другой.
— Ну, хорошо, что не Дамиан, — отпускает он мою руку.
— Значит, когда ты смотришь на меня вот так как сегодня, ты видишь меня во всём моём несовершенстве? А когда мучительно отворачиваешься — я для тебя Катарина?
— Да, — встаёт он на коленях и оказывается со мной одного роста.
— И что это? Какое-то снадобье, да?
— Всё-то ты знаешь, — ведёт он пальцем по ключице, а потом поднимает моё лицо за подбородок. — Поцелуй меня.
— Нет. Почему ты раньше мне этого не сказал?
— Не знаю, — пожимает он плечами. — Ты стала бы дёргаться. Вот как сейчас. И вообще я мало что говорю.
— А заметила.
— А тут и Аката сказала молчать.
— Значит, вторая старая карга? Да, уж сегодня я действительно «наплакалась», чтобы это узнать.
— Поцелуй меня.
— Сразу после того как ты скажешь, что ты собирался делать, если бы церковь меня арестовала.
— Объявил бы ей войну, конечно, — смотрит он на губы, которые я облизываю.
— То есть вся эта шумиха, что твоя жена ведьма, самозванка, а вовсе не Катарина тобой же и организована?
— Ты слишком хорошо обо мне думаешь, — улыбается он, ведя большим пальцем по нижней губе. — Но да, я решил это использовать.
— То есть ты знаешь, что за всем этим стоит церковь? Что убить тебя пытались, чтобы посадить на трон покладистого Дамиана? И что брат Август во всём этом тоже замешан?
— Я знаю даже больше. Что за всем этим стоит мой брат Таирий. А брат Август — просто фанатик. Эти фанатики, — отмахивается он, давая понять, то даже думать о них не стоит. — А Дамиан не такой уж и покладистый, как им кажется. Но если они посмеют выдвинуть тебе обвинения, то развяжут мне руки. И я уже не буду ничего должен этой продажной церкви. Не обязан буду следовать их законам и завещанию. И Дамиан будет на нужной стороне. Мои люди поддержат его, а он обеспечит защиту Мариэль.
— Твои люди разбегутся, едва тебя не станет. А Дамиан оставит трон своим детям.
— Мариэль и не нужен трон. В ней сила магии. И с этой силой никто не сможет не считаться.