Занудное попаданство: На север

На обед мы останавливаться не стали. Дождь был довольно сильным, и приемлемого привала не получилось бы. Состояние моё только ухудшалось, и когда через пару часов после полудня мы доехали до постоялого двора, я со Звёздочки не слез, а свалился. Видя как я обессилел, нашей поклажей занялся Ротод, пока Огль пошёл договаривался о еде и ночлеге. До вчерашнего дня, лошадьми на всех остановках занимался я. С трудом поднявшись из грязи, я подошел к струе воды текущей с крыше по деревянному желобу и с удовольствием встал под струю. Прямо как был, в доспехах. Ну да, по местным меркам я чистюля каких поискать, а для нормального русского грязью зарос. Когда стало совсем холодно я зашел в главный зал трактира. Слегка подсушившись, а скорее отжав и подогрев одежду, на полную сушку гамбинезона, мне бы сил не хватило, я доковылял до столика за которым уже сидели мои спутники. В зале было людно, да и во дворе телег я заметил не мало. Нам принесли кашу, типа гречки, с кусочками мяса. Мясо большей частью было птичьим, причем вместе с требухой. По местным меркам деликатес. Я с тоской вспомнил тушёнку, но живот резво заткнул все мои «аристократические» замашки. Руки плохо слушались, покрытые почти целиком мелкими ранами. Да, благодаря направляемой туда последние часов десять маной, они уже покрылись коростой, но от этого сгибать ладони было только сложнее.

— Как себя чувствуешь? — поинтересовался Огль, действующий вместо левой руки магией.

— Физически — отвратительно, духовно — лучше чем мог подумать.

Да, в карольском, да и наверное в любом другом местном языке, отсутствовало слово душа, концепции такой не было. А дух был.

— И это, Прости меня, нельзя было иначе.

От моих слов мои спутники замерли.

— В каком смысле нельзя? — спросил Огль после непродолжительного молчания.

Я вздохнул. Пришло время для трудного разговора. Мне нужно было отстоять свою точку зрения, которая еще не успела сформироваться до конца.

Основатель моего ордена запретил своим последователям убийство.

Ротод на мои слова выдал явно матерную тираду на чиеве, а Огль задумчиво продолжил есть.

— Ты очень странный юноша, — сказал он прожевав пару ложек.

— Ты даже не представляешь насколько, — пробормотал я сквозь усиливающуюся муть в голове.

Боль, боль, я не твой. Боль, боль, я не твой. Боль, боль, я не твой.

— И что, ты теперь бросишь тренировки?

Боль, боль… я твой. В голове зазвенело. Так вот что беспокоило фехтовальщика. На это мне было что сказать, хотя довод был странный, даже для меня, но был.

— Напротив, мне нужно тренироваться еще больше.

Прислушивающийся к нашей беседе северянин затих, а Огль выжидающе посмотрел на меня.

— Нельзя отказаться от того, чего у тебя нет, а я хочу отказаться от убийств. А еще лучше если и от насилия вовсе. А для этого нужно стать как можно сильнее.

— Ха-ха-ха, — вдруг оглушительно захохотал северянин, так, что изо рта полетели кусочки каши, — всё-таки правильный ты парень, Тамар.

Мне же стало совсем худо, и кое-как допив травяной отвар, который заказали мне друзья, я попросил проводить меня до номера. Там я с трудом выбрался из насквозь мокрой одежды, и голышом завернулся в сухое шерстяное одеяло. Было еще светло, но гоняя по телу остатки маны я быстро уснул.