Словно сговорившись, они быстро исчезли в тени набережной. Через несколько шагов Патрик свернул на улицу, которая вела в глубь острова, в кругах света, отбрасываемых фонарями, возле домов играли дети, кошки крадучись подбирались поближе к обрывкам бумаги и мусору, возможно, они чуяли запах мяса, из открытых окон доносились женские голоса и тут же замирали; стены домов были выкрашены полуоблупившейся неаполитанско-желтой или венецианско-красной краской, впрочем, в плохо освещенной ночи об этом можно было только догадываться. Он почти не разговаривал с ней, с того момента, как они встретились, в семь часов, согласно договоренности, у колонны со львом; он был как-то демонстративно молчалив, и она спрашивала себя, не раскаивается ли он уже, что связался с нею. Но потом он сделал нечто неожиданное, он взял курс к восточному мысу Лидо и провел катер по узкому проходу между Лидо и другой косой, названия которой она не знала, и внезапно они оказались в абсолютной и совершенной ночи, где не было ни одного огонька; в течение примерно четверти часа катер на большой скорости бороздил ночь, потом Патрик неожиданно остановил его и заглушил мотор; их окружала тишина Адриатики, и Франциска, слыша, как короткие, твердые волны ударяются о борт, поняла, что таким образом ее спутник возобновил свое приглашение. Значит, вот что он предлагал ей: путешествие по морю. Это было бы восхитительно бессмысленное, бесцельное путешествие, ни на что потраченные месяцы, беззаботное и временами, возможно, весьма поэтичное время.
— Чудесно, — сказала она. — У вас, богатых людей, есть что предложить.
На обратном пути она замерзла и сидя выпила виски, а потом выкурила две английские сигареты Патрика. Через какое-то время она ощутила, пока лишь слегка, приближение мигрени и быстро приняла две таблетки, прежде чем катер пристал к берегу у церкви Реденторе; шагая рядом с худощавым, черным, элегантно одетым англичанином, она вдруг почувствовала себя свободно и хорошо,
— Я никогда еще не была на Джудекке, — сказала она. — Здесь очень красиво.
— Да, не правда ли, — ответил он, снова отделенный от нее расстоянием во много миль, — пролетарски красиво.