Занзибар, или Последняя причина

Я засмеялась, потому что меня, если у меня будет ребенок, познал человек, который все то время, что я жила с ним, только и делал, что иллюминировал меня, освещал холодным светом своей зависти, своего извращения, своей ненависти. Бедный Герберт, он уже почти не существовал для нее, был ей уже почти безразличен, она могла непроизвольно рассмеяться, вспомнив о нем. Но что я делаю теперь? Снова иду рядом с осветителем, правда, его иллюминация смешана из совсем других красок, из расположения, избранного сродства, страха, каприза, какого-то инстинкта, о котором сам он ничего не знает, природу которого я не могу разгадать. К тому же Патрик намного умнее Герберта и Иоахима, он тайный, умелый мастер иллюминации, потрясающий декоратор. Если бы я только знала, чего он действительно от меня хочет! Что притягивает его ко мне? Вероятно, я всего лишь эпизод в истории его непредсказуемых чувств, дата в истории его случайностей.

— Ресторан, в который я вас веду, вам не понравится, — сказал он, — собственно, это, скорее, пивная, но настоящая пивная на Джудекке. Я там ужинаю каждый вечер. Рестораны вокруг Сан-Марко кажутся мне чудовищно скучными.

Все богачи обожают кабаки. Они шли по все более темным, едва освещенным переулкам, по какому-то горбатому мостику пересекли чернильную черноту одного из каналов. Сидеть неузнанным в кабаке, чувствовать себя этаким Гарун аль-Рашидам, это им нравится, но все оказалось не таким, как она себе представляла, другим и еще более ужасным, трактир с голубой неоновой вывеской над входом, полный молодых людей, о неузнаваемости не могло быть и речи, они хорошо знали Патрика и приветствовали его, правда, всего лишь подняв плечи или по-особенному взглянув на него, это был взгляд в стиле «шайки», в кодексе «фэнов», которые толпились в баре или сидели на высоких табуретах у стойки и слушали музыку, рок-н-ролл, с пластинки, подсоединенной к громкоговорителю; я здесь единственная женщина, она заметила всеобщее внимание, тайный интерес, который вызвало ее появление, интерес, последовавший за поднятием плеч и натренированными взглядами хорошо одетых, хорошо выглядящих молодых людей; удовлетворив свое любопытство, они снова вернулись к своему рок-н-роллу, мечтательно внимая голосу Элвиса Пресли, кошмар, этот наркотик десятилетия, кстати, это вовсе не место сбора гомосексуалистов, это охотничьи угодья Патрика, здесь он иногда выбирает себе одного из этих парней, это кабак для молодых наркоманов десятилетия, а взгляды относятся не столько ко мне, сколько к Патрику, потому что он еще никогда не появлялся с женщиной; когда Патрик спросил ее, не хочет ли она перед ужином выпить аперитив, она решила спровоцировать обитателей этой пивнушки, сияла пальто, и ее бирюзовый джемпер, так выгодно подчеркивающий цвет ее волос, засветился в холодном свете бара; уверенным движением она села на высокий табурет перед стойкой и вынула коробку английских сигарет, бросила взгляд на окружавших ее красивых молодых парней, взяла за запястье одну из двух рук, протянутых к ней с зажигалками, поднесла зажигалку к кончику сигареты, кивнула вновь забравшему свою руку обладателю грязных ногтей и выпустила струйку дыма. «Punt е Mes», — сказала она хозяину за стойкой, — «secco»[29]. Иностранка, заграничная шлюха. Она читала в лицах, в головах окружавших ее мужчин.

— Не могли бы вы выключить эту ужасную музыку? — спросила она, когда Пресли закончил свой рефрен.

По раздавшемуся ропоту она поняла, что это было кощунство. К Патрику, стоявшему сзади нее, внезапно подошел какой-то юноша.