Занзибар, или Последняя причина

За окном, в белом ватном воздухе, по площади Сан-Марко шли серые маски; может быть, все они бредут в газовые камеры, ничего не подозревая, под взглядом бога-убийцы, может, и бог — всего лишь убийца, что это за создание, которое обрекло нас всех на смерть под арками Прокураций; все они идут в сотни газовых камер; она посмотрела в окно, на площадь, чтобы больше не видеть перед собой лицо Крамера; о Господи, для меня это секунда чрезвычайного, последнего сомнения в Тебе, почему Ты создал Крамера, почему газовые камеры, кельи смерти в Освенциме и Венеции, белый ватный воздух, равнодушие у ворот лагерей смерти, под темными сводами Прокураций?

— Когда мной овладело сознание моего безразличия, — снова услышала она голос Крамера, — я сразу же понял, что уже не отношусь к своей задаче так, как следует. Я потерял веру. Тогда я сделал выводы и попросил перевести меня на работу за границу. Я выдаю вам свой главный секрет, признаюсь, что так и не обрел вновь своей веры.

Он замолчал. Хочется надеяться, что теперь он будет молчать.

— Но именно поэтому я теперь вдвойне ненавижу евреев… — сказал он, но Франциска наконец прервала его.

— Замолчите, — резко сказала она, — немедленно прекратите, я больше не могу это слушать.

Несколько секунд она сидела совсем тихо, сжав руки в кулаки и сунув их в карманы пальто; его надо убить, как крысу, я донесу на него, словно слепая, она все еще смотрела на площадь, на большие каменные плиты, на фигуры людей, похожие на тени, потом одна из фигур показалась ей знакомой, мужчина, в котором было что-то, словно освобождавшее ее от злых чар, что-то приятное, какая-то тихая сила, заставлявшая ее смотреть, не спуская глаз, на этого мужчину, на его худощавое, не загорелое, но и не бледное, ничем не привлекательное, но красиво скроенное лицо, на его темные коротко стриженные волосы, да это же тот человек, которого я видела вчера утром на колокольне, человек, оглушенный, как и я, колокольным звоном, он снова в своей «канадке», утепленной коричневой куртке, но на сей раз он нес в правой руке черный футляр для скрипки, с этим своим футляром он прошел мимо окон «Антико Кафе Квадри», прошел, словно воплощение надежды, и тут же исчез, скрылся, и она снова осталась одна, наедине с Крамером.

Крамер опять что-то сказал, но она не услышала, и ему пришлось повторить.

— Я хотел лишь объяснить вам, что у вас обо мне романтическое представление, — сказал он. — Никто не собирается, как вы изволили выразиться, разделываться с вами. Я хочу вам помочь, вы ведь ищете работу? Я могу вам немедленно ее найти. У меня есть друзья, крупные коммерсанты, деловые люди, которым срочно требуется такой человек, как вы.

Ему удалось удивить ее. Но сначала она произвела кое-какие расчеты в уме. Тридцать у меня было, потом добавилось восемнадцать, потом он добыл мне еще тридцать пять, это составляет восемьдесят три тысячи лир, он уже профинансировал мне ту самую безупречную маленькую операцию, а теперь еще появляется работа по профессии, наверняка неплохо оплачиваемая, какое-то место у меценатов клуба равнодушных убийц, значит, я для него кое-что значу.

— Вы готовы хорошо заплатить за мое молчание, — сказала она. — Хорошая работа как награда за молчание, не так ли? — она не ждала от него ответа. — А потом медленная расправа. Сначала хорошее место в Венеции, Падуе или Болонье, а уж потом найдется способ сделать так, чтобы я незаметно исчезла. Потому что уверенности во мне у вас нет, и вы это знаете.

Он покачал головой с почти скучающим видом.