Занзибар, или Последняя причина

Неужели я все еще, до этого момента, предполагал, что Кнудсен скажет: «Можешь ехать с нами»? Ведь взять меня было бы для него сущей мелочью, подумал он. Это не увеличило и не уменьшило бы для него риск. Но он не хочет мне помочь, потому не желает совершить шаг от мысленного выхода из партии до осуществленного, от отречения до предательства. Он спустил флаг, но аккуратно свернул его и положил в свой шкаф, вместо того чтобы бежать от него без оглядки, дезертировать. Он хочет перезимовать с ним, потому что не знает, что флаги, которые уже были опущены, никогда не будут развеваться на ветру, как прежде. Конечно, есть флаги, которые после поражения победоносно вздымаются вверх. Но нет флагов, которые можно положить в шкаф, а потом вытащить обратно. Поэтому те флаги, которые поднимут, когда этих уже не будет у власти, окажутся просто подкрашенными полотнищами, которые снова разрешены. Мы будем жить в мире, подумал Грегор, в котором отомрут все флаги. Когда-нибудь, через много-много лет, появятся, возможно, новые флаги, настоящие флаги, но я не уверен, лучше ли будет, если они вообще перестанут существовать. Можно ли жить в мире, в котором флагштоки стоят пустыми? Над этим вопросом я еще успею подумать, а теперь мне надо примириться с фактом, что я не могу уплыть отсюда за границу. Он наблюдал за Кнудсеном, который начинал проявлять нетерпение, явно желая поскорее от него освободиться. Кнудсен не выносил его, Грегора, это было очевидно; для Кнудсена я член ЦК, который хочет смыться, в то время как он, простой член партии, об этом и не помышляет. Кнудсен не мог смыться, возможно из-за сумасшедшей жены, о которой рассказывал пастор, а может, он просто не мог себе представить, что он будет делать после побега, какой может быть жизнь человека, у которого больше нет рыбачьей лодки. Каковы бы ни были причины, мешавшие Кнудсену стать сообщником его предательства, они в любом случае были направлены против Грегора, против его бегства, против участия в судьбе человека, который планировал побег только для себя самого, который надменно признался, что больше не чувствует себя связанным никакими обязательствами перед партией, который хотел свободы лишь для себя, который практически уже был свободен. Грегор знал, что Кнудсен вернется, потому что он вовсе не хотел быть свободным, — он хотел смириться, затихнуть, сидеть и молчать, но не так, как товарищ Послушник. Тот сидел молча и читал, но лишь для того, чтобы однажды встать и уйти. Для этого Кнудсен был слишком стар. Нет, не стар. Человек никогда не бывает слишком стар, чтобы совершить решающий шаг. Кроме тех случаев, когда в человеке что-то сломалось. Кнудсен был человек. И Кнудсен был сломленный человек.

— Зачем нам нужна вся эта история с лодкой, — спросил Грегор, — если туда, где ты меня будешь ждать, можно дойти пешком? По крайней мере, мы могли бы тогда не вовлекать в это дело юнгу.

По крайней мере, он уже не умоляет меня взять его с собой, подумал Кнудсен.

— Пешком тебе понадобится на час больше, — сказал он, — ночью ты дорогу не найдешь. Там много ручьев, болотистых мест, но увидеть их можно только днем. А я должен уйти в море, пока темно.

Грегор кивнул. Он размышлял, не стоит ли сказать Кнудсену еще и последнее: «Я кое-кого приведу с собой. Девушку. Еврейскую девушку. Ты должен захватить и ее». Но он не знал, как Кнудсен отреагирует. Возможно, он просто скажет: «Ладно, чего уж там». Возможно, спасение девушки подвигнет его к чувствам, которых спасение деревянной фигуры, именуемой им «идолом», так и не смогло вызвать. Но было вовсе не исключено, что он взорвется, что появление нового лица окажется для него чем-то невыносимо трудным, невозможным, что акция, на которую он нехотя согласился, тем самым станет для него слишком сложной, слишком опасной и уж совсем непонятной. И если Грегор это ему сейчас скажет, то он даст Кнудсену возможность в последний момент бросить все к черту. Риск, что Кнудсен откажется, если потребовать от него еще чего-то, был слишком велик. Ничего не оставалось, кроме как пойти на другой риск: поставить Кнудсена перед фактом. Грегор повернулся и шагнул на твердую почву набережной.

— Значит, до встречи, — сказал он Кнудсену. Тот не отвечал. Грегор прошел вдоль стенки набережной; на сей раз он внимательно следил за тем, чтобы не попасть в яркий, точно очерченный круг света.

Кнудсен сунул трубку в карман и открыл люк в помещение, где находился мотор. Он спустился вниз и проверил наполнение бака и батарею. Поднимаясь наверх, он увидел юнгу, вразвалочку направляющегося к причалу.

— Пошевеливайся, — сказал Кнудсен, когда юнга подошел ближе, — мы отправляемся.

— Да уж давно пора, капитан, — ответил юнга.