Заоблачный Царьград

– У ракиты, говоришь? Там еще лесной ручей? Это хорошо. Значит, мы не останемся без воды… Одного ведь колодца мало. Да и гонцов надо отправить к вятичам, а может, и к печенегам… – задумчиво вымолвил вождь, перебирая возможные решения.

– То есть ты останешься умирать? Ты ведь погибнешь! Эти людишки сдадут тебя первым, как только варяги потребуют твою голову, чтобы их оставили в покое! И меня заодно!.. – опустил глаза Мал.

– Я останусь со своим народом. Положу голову свою, если потребуется, без сожаления. А ты можешь уйти и можешь увести Малушу, – с горечью произнес Домаслав.

– Она не пойдет без тебя! Я не смогу уговорить ее… – обреченно выпалил Мал.

– И я не стану, – отрезал Домаслав. – Но тебе позволю попробовать. Времени у тебя немного, Мал, лаз понадобится нам, чтобы натаскать в Коростень воды, колодец-то неглубокий, а копать некогда! Да и отправить гонцов следует. Лаз понадобится! Он тесен, в нем не разойтись двоим. Так что торопись. Или беги один прямо сейчас…

Мал не стал спорить, он все понял и побежал к дочери. Кто-то рожден быть героем. Но разве героизм – идти на неминуемую гибель с теми, кто не оценит жертвы, хотя бы потому, что варяги вырежут всех без разбора?!

Он был заметной фигурой сообщества, правителем племени, и к чему это привело, что он за это получил, кроме всеобщего порицания за роковые ошибки. Кто застрахован от них? Никто. Но осуждению подвержены видные люди. Лучше быть незаметным, тогда никто и не вспомнит, как вел ты себя в суровую годину. Истинная свобода простирается в безвестности… Мал утешал себя этой мыслью, но недолго. Ведь ему предстояло сделать еще один выбор между храбростью и бесчестьем.

Родная дочь ютилась в доме кузнеца, тогда как могла жить в просторных хоромах Мала, где все еще слышал отец ее задорный детский смех, правда в видениях. Она уклонялась от общения с ним, предпочитая компанию свекра. Того самого Горыни, которого Мал определил в роковой день сакральной жертвой несостоявшегося договора с варягами.

Бывший правитель столкнулся с кузнецом у входа. Горыня, черный от копоти, прошел мимо, проигнорировав своего родственника. Время для того, чтоб припоминать обиды, даже смертельные, было неподходящим. Кузнец согнулся в три погибели от неимоверной тяжести, вынося целую охапку сулиц-дротиков с еще горячими наконечниками, только что насаженными на древки.

Древляне превратились в муравьев. Каждый что-то куда-то нес. Потоки людей смыкались в отдельных местах и снова расходились. Движения горожан и особенно выражения их лиц казались сосредоточенными, далекими от хаоса. Они боролись за выживание. Каждый по мере сил. В них вселилась какая-то надежда, ничем не подкрепленная и никак не объяснимая, ведь только что они потерпели сокрушительное поражение от превосходящего по силе противника. Казалось бы, их должны накрыть апатия и разочарование. Однако ничего подобного не произошло. Они готовы были встретиться с врагом еще раз, в последней схватке, лицом к лицу…

Горыня спешил к людям, взобравшимся наверх и взирающим через клинья частокола на построения и передвижения врагов. Они нуждались в оружии. И он нес им дротики, луками занимались другие. А потом он собирался к сыну, чтобы делом и советом помочь в создании катапульт и баллист, которых у варягов было великое множество, а древляне только собирались соорудить, чтобы пусть не отразить осаду, так хотя бы удивить надменного врага.

Кроме рук, ему нечего было предложить, но эти руки, жадные до работы, могли соорудить невообразимое, изготовив из бревен разобранных хибар баллисты, стреляющие гигантскими стрелами. Сперва речь шла о ядрах, которые Горыня должен был отлить на своей кузне, но свинца нанесли недостаточно. А иное железо было теперь на вес золота.

Подельники по его научению уже начали мастерить стреломет. Авось получится! Надо бы покумекать вместе, чтоб не ошибиться с конструкцией, рассчитать длину тетивы, скрученной из пожертвованных женщинами волос, укрепить плечи и рычаг, обмотав его для пущей упругости сухожилиями животных. А еще приготовить дрова для костров и жбаны с любой жидкостью, пусть даже с медом, чтоб греть до кипения и обливать варягов, если полезут на стены.

Малуша же хотела помочь женщинам-простолюдинкам, тем, что отмачивали коноплю и плели из пеньки сети для ловли воробьев, или тем, что шили мешки из беличьей кожи для переноса камней и булыжников, выкорчеванных малыми детьми не только с уличных дорожек, но и из очагов родительских жилищ. Она показалась в дверном проеме следом за свекром и тоже столкнулась с родичем.

– Куда ты собралась, Малуша, в таком положении? – нежно взял за руку отец. – Я разговаривал с Домаславом, он не против, чтоб ты ушла вместе со мной по тайному лазу. Здесь не место тебе!

– Домаслав не против? – не поверила она. – Отец, оставь меня, я никуда не пойду с тобой. Так можно вечно скитаться. Это наш дом. Домаслав защитит нас… Он сильный.

– Тысячи уже лежат у городских стен, и их никто не защитил! – напомнил отец. – Подумай не о себе, о дитяти. Дай ему увидеть солнце.