Запад и Восток

Судя по расписанию, мы уже практически вплотную приблизились к Нью-Йорку. Поезд, впрочем, привез нас не на Манхэттэн, а в Джерси-сити, прямо к берегу Гудзона, где располагался пересадочный терминал Exchange Place. Мы выгрузились на крытую платформу и, не выходя под открытое небо, перешли к причалу, где сели на паром.

С одной стороны — Джерси-сити и пересадочный терминал в виде заштрихованной буквы Т, с другой стороны — Нижний Манхэттен и тоже заштрихованный причал парома около Кортлэнд стрит. Карту 1866 года можно подробнее рассмотреть здесь https://www.loc.gov/resource/g3804n.fi000110p/?r=0.401,1.365,0.385,0.202,0, там вид аж до 135 улицы.

Место переправы с высоты птичьего полета. Паровозик везет Дэна и компанию к терминалу. Полностью карту можно рассмотреть здесь https://www.loc.gov/resource/g3804n.pm005947/?r=0.005,0.209,0.584,0.307,0

Пересекая Гудзон на небольшом пароходе-пароме, я смотрел вперед, на низкорослый Нью-Йорк. Его, конечно, нельзя было называть одноэтажной Америкой, все-таки дома там были большими, многоэтажными — но не вот совсем большими-большими. Эпоха небоскребов еще не наступила, и самым высоким сооружением был шпиль какой-то церкви.

— Церковь Троицы, — сказал Дуглас, указав на шпиль.

Вид с парома на причалы у Кортлэнд-стрит, с картины неизвестного Автору художника Американской школы. Рисовано было где-то в 1880х годах, поэтому вон те опоры Бруклинского моста, что маячат справа, наши путешественники видеть не могли.

Уолл-стрит и церковь Троицы в 1850 году. Высота шпиля 85 метров.

Глава 7

Паромная переправа на Кортлэнд-стрит в 1860х

Мы высадились на славной манхэттенской земле, которой не было видно под солидным слоем мусора, посмотрели в сторону омнибуса, посмотрели в сторону извозчиков…

— Мистер Квинто писал, что можно доехать на омнибусе, — как бы в пространство тихо заметила мисс Мелори.

— Можно, конечно, — покладисто согласился Дуглас и повел нас в сторону извозчиков, решив пренебречь битком набитым омнибусом. Ехать было недалеко, тут же, в Нижний Манхэттен, где улицы еще имели названия, а не просто номера.

В пансионе, рекомендованном нам Квинтой (а нас он, в свою очередь рекомендовал хозяйке пансиона), ждали мужчину, девушку и мальчика. Прибыли два мужчины, девушка и мальчик, и взгляд хозяйки, поставленной перед этим фактом, слегка затуманился — подозреваю, соображениями, кого из мужчин в дом поселить, а кому отказать… и, подозреваю, в радикальном случае, решение оказалось бы не в мою пользу.

Однако Дуглас, широко и обаятельно улыбнувшись, сообщил, что является необязательным приложением к нашей компании, и если ему не найдется места в этом славном пансионе, он безропотно поищет себе места где-нибудь еще. Хозяйка, поразмыслив, решила от лишнего квартиранта не отказываться, если, конечно, Дугласа устроит место, которое первоначально предназначалось для Шейна. Вопроса, устроит ли меня комната, в которой нам с Дугласом предстояло жить вдвоем, никто не задал. А Шейна хозяйка перенаправила в соседи своему малолетнему племяннику: «кровать чуть отодвинем, здесь поставим вон тот ящик, постелем широкий матрас — и мальчики вдвоем тут будут спать, как короли!» Шейн смерил взглядом нежданного сокоешника, но промолчал.

Нам же с Дугласом в полное владение поступила длиннющая узкая комната, более напоминающая коридор, ведущий к окну, выходящему в чахлый садик. Вдоль одной из стен, что называется, гуськом выстроились комод с туалетным столиком, одежный шкаф, кровать, что-то вроде этажерки с каким-то мелким барахлом, снова кровать, два стула и в самом торце у окна письменный стол. На противоположной стене висели две цветистые картины с аляповатых гипсовых рамках — каждая напротив кровати. Будь рамки потолще объемом хоть на дюйм, между картиной и кроватью Дугласу пришлось бы протискиваться боком: а нечего такие широкие плечи отращивать.