Запад-Россия. Тысячелетняя Война

«Вам дорога ваша воля, нам неволя. У вас не воля, а своеволие: сильный грабит слабого, может отнять у него имение и самую жизнь… У нас напротив, самый знатный боярин не властен обидеть последнего простолюдина: по первой жалобе царь творит суд и расправу. Если же сам государь поступит неправосудно — его власть: как Бог, он карает и милует. Нам легче перенесть обиду от царя, чем от своего брата: ибо он владыка всего света»[190].

Этот текст — замечательный пример глубокого различия между западной и российской концепциями власти. Если русские — всего лишь безмозглые рабы, как объяснить, что они время от времени восстают против своих правителей? И если они подчиняются вопреки своей воле, чем объяснить многовековое существование самодержавия, которое в Европе считается настоящей тиранией?

На Западе со времен гуманистов Возрождения под влиянием протестантизма принято считать свободу средством достижения совершенства, спасения души (в светском понимании — социальной справедливости), для того Бог и дал ее человеку.

Для русских же свобода — капризная и норовистая стихия, которая стоит на пути человека к спасению и развращает его. Вот почему Бог наделил свободой не простых людей, а князя, который должен обеспечить им мир.

Свобода дана князю на определенных условиях, и он не может использовать ее только в своих интересах, иначе подданные справедливо взбунтуются. Таким образом, воля князя для русских — это воля Божья.

Деспотизм как экономичный патримониальный режим

Маршалл По пришел к выводу, что «деспотизм», который правильнее называть патримониальным режимом, стал для русской элиты экономичным способом объединить подданных и поддерживать стабильность на обширных разрозненных территориях.

Русским удалось решить четыре основные проблемы, с которыми сталкивались современные монархии: проблему заговорщиков, проблему процветания, проблему мобилизации ресурсов и проблему разрешения конфликтов, — избежав при этом бесчисленных гражданских войн, которые сопровождали создание централизованных королевств и европейских суверенных государств. И это в условиях ограниченных ресурсов и чудовищной географической разрозненности!

К началу правления Петра Великого стереотип о том, что Россия — тираническая, варварская, рабская страна, уже основательно укоренился в западном сознании. Курс на европеизацию государства, победы над Швецией и строительство новой столицы на берегу Балтийского моря поставили Россию в один ряд с ведущими европейскими державами — Великобританией, Францией, Австрией и Пруссией.

Петровские реформы на время изменили отрицательное отношение европейцев к России. Началась эпоха «просвещенного деспотизма». В 1730-х годах историки швед Страленберг и русский Василий Татищев предложили провести границу между Европой и Азией по Уральским горам. Это решение будет подтверждено в 1815 году Венским конгрессом, собранным с целью на основе точно установленных границ европейских государств распределить завоеванные земли и возместить территориальные потери, допущенные в ходе переговоров после поражения Наполеона.

Войдя через парадный вход в закрытый клуб великих империй и европейских королевств, Россия не только вызовет немало симпатий, но и вернет к жизни застарелую враждебность, особенно со стороны Франции.

Образ России в XVIII веке будет весьма противоречивым. Его привлекательность, подкрепленная влиянием Лейбница, Вольтера и раннего Дидро, будет постепенно сменяться все более отрицательным отношением по мере приближения Великой французской революции и провозглашения идей Руссо, Даламбера, позднего Дидро, астронома-путешественника Шаппа д’Отроша и аббата Мабли.

«Древние» и «новые»: спор о прогрессе

Растущее влияние философов и мода на «Республику ученых»[191] совпали с выходом на политическую арену талантливейших властителей своего века и самых просвещенных правителей в российской истории — Петра Великого и блистательной Екатерины II. Правление царицы Елизаветы, разделившее их, отличалось сравнительной сдержанностью. О России начали много писать.

Некоторые деятели Просвещения ставили Россию в пример, другие — наоборот. Цари беседовали с философами, чтобы создать образ просвещенных правителей, и у каждого в этой политической сделке был свой расчет.