Запад знакомится с Востоком. Представления средневековых европейцев о восточных народах

«Другой» – понятие, имеющее многовековую историю. Процесс построения любой цивилизационной идентичности всегда происходил за счет конструирования образов «другого» / «других» и противопоставления «себя» «другим» цивилизациям. Именно такое конструирование позволяет цивилизации решать ряд наиважнейших задач: 1) выделить себя из остального мира, 2) поддерживать внутреннее единство, 3) формировать и поддерживать свою идентичность и уникальность. Все это позволяет сконструировать цивилизационную модель, которая, в свою очередь, является основой для различения «своего» и «чужого». Европейская идентичность формировалась, прежде всего, за счет восточного «Другого», образ которого был, как правило, негативным. Для России цивилизационным «другим» является Европа, которая, в свою очередь, в качестве «другого» воспринимает Россию.

Стремление и умение «войти» в «чужую» духовную жизнь имеет особое значение и для развития собственной культуры[5]. Существует традиционно сложившееся представление, что до конца средневековья «фундаментальная противоположность «своего» и «чужого» имела формы устойчивого противопоставления»[6]. Но противопоставление не обязательно означает осуждение иной культуры. Подтверждение этому находим в истории средневековой Европы.

Понятно, что история – это «спор без конца», но потомки не должны быть судьями (хотя, чего греха таить, именно в этом качестве чаще всего и выступают), они должны быть скорее правопреемниками людей прошедших поколений. История, по словам нашего известного отечественного историка Арона Яковлевича Гуревича, должна быть диалогом современного человека с теми, которых уже нет, которые уже «далече». Поэтому, прежде, чем выносить суждение по той или иной проблеме, начало и конец которой теряются в тумане времени, стоит выслушать мнение современников далеких событий[7].

Встреча двух цивилизаций, кроме того, при осмыслении неожиданного появления «чужих» всегда порождает необходимость связать их со своей собственной историей, найти им «нишу» в освященной традициями и религией цепочке значимых событий. В средние века только так можно было понять феномен иной культуры, попытаться предвидеть возможные последствия этой встречи.

При этом, естественно, создается необходимый для культуры образ этого «чужого» и не удивительно, что, как пишет Л. Н. Гумилев, Европа «оккупировала даже чужое прошлое», т. е. интерпретировала его исходя из западной системы ценностей. Беда в том, что, как отмечал некогда академик Н. И. Конрад, «европейцы изучают Восток, но не учатся у него», хотя, может быть, было вернее сказать, что, создавая образы «других», Европа блокировала влияние этих культур на свою цивилизацию и делала это весьма профессионально и успешно. Именно благодаря европо-центризму в исторической науке и состоялся перенос на Восток закономерностей, стадий и категорий развития Европы и, как следствие этого, принижение вклада и роли Востока в истории человечества. В результате появляется искаженное понимание восточной истории и культуры, но именно такое средневековой Европе и нужно.

Наконец, стоит обратить внимание и на тот любопытный факт, что мировосприятие тесно связано с мировоззрением. Как бы тоже банально ни звучало подобное утверждение, но поражает в первую очередь именно эволюция мировоззренческой основы этногеографических представлений христианского мира в средние века.

Почему именно в Средние века? Прежде всего, потому, что мнение европейцев о других народах в последние столетия достаточно хорошо известно, и в немалой степени через литературные произведения. Предлагаемый же здесь средневековый материал, вероятно, не столь известен. Это неудивительно, ведь от того времени до нас дошли довольно скупые и отрывочные сведения. Они к тому же еще не прошли окончательно через фильтры официальной науки и потому на них почти не обращали внимания писатели и поэты, эти, с позволения сказать, популяризаторы, проводники научных идей в массы. Но главное, думается, в ином – в том, что средневековые люди задавали те же вопросы, которые задаем и мы, а это значит, что мы можем (и должны!) воспользоваться их мнениями и суждениями.

Есть, однако, еще один важный момент. Проблема «я и другой», «свой и чужой» – одна из ключевых в философии, социологии, психологии, истории, культурологии. В истории и культурологии она основательно начала рассматриваться практически только в последние десятилетия. Возможность диалога между «своим» и «чужим» – одна из важнейших проблем именно в истории культуры. Да и всякое историческое познание – это не просто диалог современности и прошлого, а познание «другого» в своем прошлом и настоящем. Одним из побуждений в наше время стало складывающееся сложное отношение к таким понятиям, как «средние века», «феодализм»[8]. В 2008 г. в Институте всеобщей истории РАН прошло специальное обсуждение вопроса «Что такое Средние века?»[9].