Запад знакомится с Востоком. Представления средневековых европейцев о восточных народах

Прав Вильгельм Дильтей, что есть человек, говорит ему его история. Поразительно, что ответ на вопрос, что с нами будет потом, человечество сейчас ищет не у философов, а у историков. Это – примета времени. На взлете цивилизации властителями умов являются философы. Скажем, в средневековой Европе это – схоласты, монахи, авторы религиозных текстов, святые, подвижники, юродивые. А чуть что не ладно – к историкам. И вопросы-то как разнятся! Все спокойно – что с нами будет в потустороннем мире, после смерти. Плохо все – что нас ждет в этой жизни и даже не завтра, а сегодня. При этом надо понимать, что проблема адекватного анализа исторического прошлого во многом зависит от исследователя как носителя определенной культуры. Данная методологическая позиция была сформулирована некогда А. С. Лаппо-Данилевским. По словам А. Я. Гуревича, «мы не можем задавать прошлому вопросы, которые нас оставляют холодными, которые нас не интересуют».

К тому же в представлениях об истории, кстати, не только в европейской цивилизации, всегда присутствовало осознание того, что история должна быть педагогическим процессом, ибо «воспитание» и «образование» есть обязательные в любой культуре механизмы ее трансляции во времени и пространстве. Как писал Марк Ферро, «Не нужно себя обманывать: образ других народов или собственный образ, который живет в нашей душе, зависит от того, как в детстве нас учили истории. Это запечатлевается на всю жизнь. Сопоставить все эти представления стало в высшей степени важно сегодня, ибо с расширением границ мира, со стремлением к его экономической унификации при сохранении политической обособленности прошлое различных обществ становится более чем когда бы то ни было одной из ставок в столкновениях государств, наций, культур и этнических групп. Зная прошлое, легче овладеть настоящим»[13].

Между тем историки сейчас поставлены в положение обвиняемых и оправдывающихся. Итальянский историк А. Галлетти когда-то писал: «Никто не верит больше, что история чему-то учит, никто не видит в ней, как прежде великую нравственную школу, которая учит размышлять, предвидеть события и управлять ими»[14]. Известный американский историк Ч. Бирд считал, что история – «это всего лишь кот, которого тянут за хвост в место, куда он редко хочет идти. Другой человек, придерживающийся иных взглядов, используя те же материалы, мог бы написать книгу, содержащую концепции, противоположные моим»[15]. Сошлюсь и на Льва Ивановича Ошанина:

«Историки карты тасуют.
По знаку державной руки
Они что угодно рисуют
И лепят свои ярлыки»[16]

.

Сказывается и то, что сейчас нет единой команды историков, как это было в советское время, когда история изучалась фактически методом мозгового штурма. В итоге создавалось крупномасштабное эпическое историческое полотно. Нет сейчас и лидеров в этой науке, какими были, скажем, В. О. Ключевский или С. М. Соловьев. Последним «властителем дум» в нашей стране, похоже, был Л. Н. Гумилев.

По этой причине и кажутся справедливым и слова английского христианского мыслителя, журналиста и писателя конца XIX – начала XX вв. Г. К. Честертона: «Беда в том, что учить нечему – истории нет. Это не цинизм; иначе и быть не могло, ведь в наши дни нет единомыслия, у каждого своя вселенная, потому все так ужасно одиноки. Истории нет; есть историки. Рассказать о событии просто и прямо много труднее теперь, чем исказить его. Нелегко сообщать факты, так и тянет их извратить.

Беспристрастных историков нет. Историки делятся на две группы: одни говорят половину правды, другие – чистую ложь. Пылкий историк видит одну сторону вопроса, спокойный не видит ничего, даже самого вопроса». («История против историков»).

В результате, по словам М. А. Бойцова, «оказалась скомпрометирована стержневая идея прогресса» [17].

В этих условиях глубокое, беспристрастное, sine ira et studio, исследование исторических проблем есть единственный и, безусловно, правильный выход из той патовой ситуации, в которой очутилась и историческая наука в целом, и медиевистика в частности.