В. Молотов на встрече с Ф. Шуленбургом 16 сентября признал, что предложенное советским правительством обоснование интервенции в Польшу содержит обидную для немцев формулировку, но просил учесть, что СССР оказался в очень деликатной ситуации: «Советское правительство, к сожалению, не видело какой-либо другой причины, так как до этого Советский Союз не беспокоился о своих меньшинствах в Польше и должен был так или иначе оправдывать за границей свое теперешнее вмешательство»[166]
. Он также отметил, что теперь уже нет потребности в совместном советско-германском коммюнике по случаю начала советской акции в Польше. В. Молотов сказал, что советское правительство намерено следующим образом мотивировать свои действия: «Советский Союз считает своим долгом вмешаться для защиты своих украинских и белорусских братьев и дать возможность этому несчастному населению работать спокойно»[167].Опубликованные в последние годы польские дипломатические документы о сентябрьских событиях 1939 г. еще раз подтверждают, что вступление Красной армии в Польшу оказалось полной неожиданностью для ее политических и военных кругов. Шифрованная телеграмма польского посла в Москве В. Гжибовского Министерству иностранных дел Польши от 14 сентября была посвящена статьям в советской прессе о восстании в Восточной части Малой Польши и «волнениях белорусов, которые стремятся к созданию самостоятельной республики». Эта информация, писал В. Гжибовский. полученная якобы из Берлина, распространялась среди резервистов в Москве несколько дней тому назад, и поэтому посол придавал ей определенное значение[168]
.В ответ заместитель министра иностранных дел Польши Я. Шембек 16 сентября направил в польское посольство в Москве шифрованную телеграмму следующего содержания: «Шаронов выехал из Каменца 12 числа с.м. в Советы для установления контакта с собственным правительством. Он должен был вернуться через несколько дней. Известий о нем нет. Прошу проверить, когда он возвращается. Перед отъездом разговаривал в дружеском тоне. Все новости о восстаниях на Украине или Белоруссии, в Малой Польше и на Кресах (подчеркнуто в тексте телеграммы. —
Рапорт руководителя разведывательной площадки «Минск», направленный в Варшаву, вероятно, 15 сентября, на основании его личного наблюдения подтверждал спокойствие в районе Минска и отсутствие военного транспорта, передвигавшегося в направлении границы или обратно.
17 сентября 1939 г. в 3 часа утра заместитель наркома иностранных дел СССР В. Потёмкин срочно потребовал к себе польского посла в Москве В. Гжибовского и зачитал ему ноту советского правительства, которую тот отказался принять. В ней говорилось, что поскольку польское государство фактически прекратило свое существование, советское правительство отдало приказ Красной армии перейти границу и взять под свою защиту жизнь и имущество населения Западной Украины и Западной Белоруссии. Официально это обосновывалось тем, что Польша стала удобным полем для всяческих случайностей и неожиданностей, которые могут создать угрозу СССР, а действие ранее подписанных советско-польских договоров прекратилось. Утверждение о том, что польское государство фактически перестало существовать, противоречило нормам международного права, так как временная оккупация не могла перечеркнуть факт существования государства как субъекта международного права, который признавался союзниками и нейтральными государствами.
В. Гжибовский срочно направил шифрованную телеграмму польскому МИД о разговоре с В. Потёмкиным, где сообщил, что отказался принять ноту советского правительства из-за указанных в ней мотивов, и выразил категорический протест против ее содержания[169]
. В тот же день министр иностранных дел Польши Ю. Бек направил еще несколько шифрованных телеграмм. Одну из них — в польское консульство в Черновцах с указанием срочно передать в Париж, Лондон, Рим, Вашингтон, Токио, Бухарест открытую депешу следующего содержания: «Сегодня советские войска осуществили агрессию против Польши, перейдя границу в ряде пунктов значительными отделениями. Польские отделения оказали вооруженное сопротивление. В связи с перевесом сил ведут бои в отступлении. В Москве мы заявили протест[170]. Эти действия являются классическим примером агрессии».