Читаем Западная Европа. 1917-й. полностью

Практические требования правых по борьбе с рабочим движением представляли собой целую шкалу оттенков. Все они резко критиковали «инерцию» правительства и призывали «ударить без промедления по пропагандистам мира». Более умеренные считали, что для этого достаточно решительного применения уже существующих законов. Более крайние звали к изданию новых, особо суровых. Одни заявляли, что стачки, даже и в гражданской промышленности, следует запретить. Другие требовали, чтобы мобилизованным рабочим военных предприятий платили не больше, чем солдатам на фронте. Наиболее оголтелые настаивали на роспуске рабочих синдикатов, бирж труда, на аресте их лидеров. А так как подобные требования, идя вразрез с политикой «священного единения», наталкивались на противодействие Мальви и так как Мальви не смог удержать стачечное движение мая-июня 1917 г. в рамках чисто экономических требований, то нападки на либерального министра внутренних дел не прекращались.

Тот факт, что Мальви был близок с одним из лидеров радикал-социалистов Ж. Кайо, в котором видели в то время главу французского буржуазного пацифизма, делал эти нападки еще ожесточенней. Велись они широким фронтом, исходили от газет, сенаторов, депутатов. «Это непостижимо, что правительство не препятствует пацифистской пропаганде в час, когда моральное состояние страны так нуждается в укреплении! — восклицал Эрве. — Чего ждут, почему не запрещают газеты и брошюры, которые творят это дело измены? Скажут — свобода?.. А что это такое — свобода? До конца войны мы не знаем ничего, кроме общественного спасения!»{217}.

О том, что «безнаказанность поощряет антивоенную пропаганду», писал в «Фигаро» и один из ведущих сотрудников этой газеты Полиб (Ж. Рейнах). Как и большинство сторонников «завинчивания гаек», он видел причину антивоенных настроений масс не в их усталости от навязанной им войны и в отвращении к ней, а в некоем таинственном «заговоре пацифистов». В его изображении вся беда была в том, что «одержимым (т. е. противникам войны) позволяют заражать фабрики своими речами, окопы — своими писаниями… Надо с этим покончить способом наиболее решительным и быстрым. Энергичного взмаха метлой — пусть даже это будет грубовато — окажется достаточно», — заявлял Полиб{218}. «Мы обязаны господину Мальви печальными днями, которые мы не хотим пережить вновь», — утверждал Клемансо{219}.

К публичному нажиму «штатской» реакции присоединялся скрытый от общественного мнения нажим реакционной военщины во главе с Петеном. Восстания в армии обострили отношения между штатскими и военными властями. Военное командование видело основную причину солдатских волнений в «тлетворном» воздействии тыла и некоем таинственном заговоре пацифистов. Еще Нивелль в феврале 1917 г., в бытность свою главнокомандующим, обратился к Мальви с письмом, полным жалоб на то, что с тыла на фронт приходят пацифистские листовки, которые «сеют сомнения в успехе нашего дела», что на солдат «плохо влияют» известия о стачках в тылу и т. п. Он требовал, чтобы антивоенная литература (на деле крайне немногочисленная) энергично конфисковывалась, рабочие собрания (пусть даже корпоративные) запрещались, «С. Фор, Мерргейм, Юбер и дюжина других агитаторов» были взяты под арест{220}.

Мальви отвечал уклончиво. В мае 1917 г., когда во главе французских армий встал Петен, нападки генерального штаба на либерального министра внутренних дел возобновились с новой силой.

Взаимная неприязнь Петена и Мальви коренилась в глубоком различии их взглядов. Петен, 30 лет спустя сотрудничавший с фашистскими оккупантами, уже в годы первой мировой войны был известен как ярый консерватор и противник парламентского управления. Во Франции «слишком много парламентариев, министров, комитетов». Для управления страной было бы, вероятно, достаточно трех человек — триумвирата, говорил он в доверительной беседе летом 1917 г.{221}

В 1917 г. Петен, по его собственному признанию, стремился «добиться для всей страны режима, аналогичного тому, какой он ввел в армии». Он не раз доказывал членам французского правительства, что, хотя подобный режим «и может претить политическим деятелям, привязанным к принципам свободы и демократии», он все же необходим{222}.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих кораблей
100 великих кораблей

«В мире есть три прекрасных зрелища: скачущая лошадь, танцующая женщина и корабль, идущий под всеми парусами», – говорил Оноре де Бальзак. «Судно – единственное человеческое творение, которое удостаивается чести получить при рождении имя собственное. Кому присваивается имя собственное в этом мире? Только тому, кто имеет собственную историю жизни, то есть существу с судьбой, имеющему характер, отличающемуся ото всего другого сущего», – заметил моряк-писатель В.В. Конецкий.Неспроста с древнейших времен и до наших дней с постройкой, наименованием и эксплуатацией кораблей и судов связано много суеверий, религиозных обрядов и традиций. Да и само плавание издавна почиталось как искусство…В очередной книге серии рассказывается о самых прославленных кораблях в истории человечества.

Андрей Николаевич Золотарев , Борис Владимирович Соломонов , Никита Анатольевич Кузнецов

Детективы / Военное дело / Военная история / История / Спецслужбы / Cпецслужбы
10 мифов о князе Владимире
10 мифов о князе Владимире

К премьере фильма «ВИКИНГ», посвященного князю Владимиру.НОВАЯ книга от автора бестселлеров «10 тысяч лет русской истории. Запрещенная Русь» и «Велесова Русь. Летопись Льда и Огня».Нет в истории Древней Руси более мифологизированной, противоречивой и спорной фигуры, чем Владимир Святой. Его прославляют как Равноапостольного Крестителя, подарившего нашему народу великое будущее. Его проклинают как кровавого тирана, обращавшего Русь в новую веру огнем и мечом. Его превозносят как мудрого государя, которого благодарный народ величал Красным Солнышком. Его обличают как «насильника» и чуть ли не сексуального маньяка.Что в этих мифах заслуживает доверия, а что — безусловная ложь?Правда ли, что «незаконнорожденный сын рабыни» Владимир «дорвался до власти на мечах викингов»?Почему он выбрал Христианство, хотя в X веке на подъеме был Ислам?Стало ли Крещение Руси добровольным или принудительным? Верить ли слухам об огромном гареме Владимира Святого и обвинениям в «растлении жен и девиц» (чего стоит одна только история Рогнеды, которую он якобы «взял силой» на глазах у родителей, а затем убил их)?За что его так ненавидят и «неоязычники», и либеральная «пятая колонна»?И что утаивает церковный официоз и замалчивает государственная пропаганда?Это историческое расследование опровергает самые расхожие мифы о князе Владимире, переосмысленные в фильме «Викинг».

Наталья Павловна Павлищева

История / Проза / Историческая проза