Западная Европа. 1917-й.

В палате депутатов представители самых различных партий и групп наперебой выступали теперь с предложениями об облегчении солдатского быта. Они предлагали увеличить отпуск, полагающийся солдату каждые четыре месяца, с 7 до 12, нет, лучше до 15, до 30 дней, предлагали выплачивать отпускникам по два франка в каждый день отпуска, предлагали награждать орденами всех, кто провел три, даже два года в окопах, награждать ими всех раненых солдат, всех убитых солдат (посмертно). Выдвигались и различные проекты помощи демобилизованным солдатам после войны.

Был внесен в палату проект закона об уголовных санкциях за попытку оказать давление на членов военных трибуналов, целых два проекта о введении в состав военных трибуналов, кроме офицеров, также и солдат, дабы бунтовщиков впредь судили не только офицеры, но и лица, равные им по рангу.

Авторы некоторых из этих проектов откровенно говорили о руководивших ими побуждениях. «Если вы не дадите солдаткам то, на что они имеют право, — берегитесь! Завтра они возьмут это сами!» — предупреждал своих коллег депутат, внесший предложение об увеличении пособия семьям мобилизованных.

Далеко не все эти проекты и предложения принимались, и не все даже обсуждались палатой. Большинство из них так и оставалось лежать в недрах парламентских канцелярий. Те немногие, что рассматривались и принимались палатой, нередко задерживались сенатом. Кое-что в придачу к мероприятиям Петена правительство и парламент все же сделали. Были увеличены не до 30 или 15, но все же до 10 дней солдатские отпуска, было увеличено пособие семьям военнослужащих и обещано по два франка в день отпускникам, был принят закон о включении представителей солдат в военные трибуналы.

Но и сторонники жестких мер не складывали оружия. В июне 1917 г. депутат Бребан внес в палату проект закона об ужесточении судебных санкций за дезертирство.

Дезертировали из армии в то время многие, и на улицах Парижа и других городов разыгрывались при их поимке бурные сцены, причем уличная толпа оказывалась обычно на стороне дезертиров. Проект Бребана был, однако, так суров, что его автор и сам предупреждал палату: закон, который он предлагает, — это «обоюдоострое оружие» и пользоваться им надо осторожно. Проект встретил сопротивление части депутатов. Палата его тем не менее приняла.

В октябре 1917 г. в палате вспыхнул характерный спор между сторонниками и противниками жестких мер. Речь шла о предоставлении амнистии осужденным за различные «преступления» солдатам. «После трех лет войны надо проявить великодушие. Это поднимет боевой дух солдат», — убеждал палату социалист А. Жобер. Однако Пен-леве смущало положение в России. «Великие примеры вот уже несколько месяцев показывают нам, что происходит в армии, в которой ослабела дисциплина», — ответил он Жоберу. «Излишние репрессии приводят к тому же», — возразил ему радикал-социалист Тисье^{189}.

Все же предложение об амнистии палата не приняла.

III

Стачки в тылу вспыхнули одновременно с восстаниями в армии. Они начались в Париже в промышленности женской одежды. В начале войны хозяева, уверяя, что война продлится два-три месяца, наполовину сократили заработную плату работниц. В 1917 г. последние все еще получали урезанный, половинный оклад. Их положение было трагично, и весной 1917 г., когда русская революция «пробудила женщин от летаргического сна»^{190}, парижские портнихи, вышивальщицы, корсетницы, цветочницы, кружевницы поднялись на борьбу.

15 мая забастовали 250 швей модной парижской фирмы «Дженни». К ним тотчас присоединились их товарки из других фирм. Забастовщицы требовали повышения заработной платы и английской рабочей недели^[14].

18 мая в Париже бастовало уже 3,5 тыс. работниц^{191}. Они устраивали шумные сборища в помещении биржи труда и демонстрировали на Парижских бульварах.

В первые дни демонстрации проходили в основном спокойно. «Они молодые… смеются, поют. Огромное количество полицейских обеспечивает порядок», — занес в свой дневник очевидец. «Бесконечные процессии смеющихся женщин», — писал он несколько дней спустя^{192}.

Парижская пресса первоначально не принимала или не хотела принимать забастовщиц всерьез. Большинство газет — от социалистической «Юманите» до консервативной «Тан» — писали о «маленьких ручках» и «милых забастовщицах, таких грациозных, с букетиками цветов у корсажа», а газета Клемансо озаглавила одну из своих корреспонденций о стачках «Мими Понсон бастует».

В этом благодушном хоре раздавались, однако, и предупреждающие голоса. «Не следует обманываться праздничным видом забастовщиц, кокетливых, украшенных цветами, полных молодости и веселья, которые шагают по Парижу, распевая, как Гавроши…», за ними — «бесчисленная армия работниц иглы, получающих жалкую заработную плату, плохо питающихся, живущих в плохих жилищах», — заявлял Эрве^{193}.