Западная Европа. 1917-й.

«Я отправился бить в набат, — рассказывает Эрбийон, — к президенту (республики. — К. К,) Ж. Камбопу, к начальнику Сюрте женераль (охранки. — К. К.), к Мильерану…» Однако, с сожалением добавляет он, в тылу «не проявляли решимости приложить раскаленное железо к ране. Я называл имена зачинщиков, а мне отвечали, что их арест приведет к революции. Ее удается пока избегать благодаря благоразумной и мягкой политике. И они не хотят менять свой метод»^{228}.

Не желая «менять метод», Мальви в то же время отнюдь не отказывался от сотрудничества с Петеном. Либеральный министр не был «несгибаемым». Он оказал, в частности, немалую услугу военному командованию, направив по его просьбе в разгар восстаний в воинские части переодетых агентов охранки наблюдать за настроениями солдат^{229}.

Под давлением правых политический режим в стране становился более жестким, и один швейцарский журнал нашел даже, что Мальви кончит тем, что рано или поздно «превратится в жандарма»^{230}.

Но министр, уступая, не заходил далее определенной черты. Так, он «напомнил» префектам, что рабочие собрания должны носить строго корпоративный характер^{231}, и после этого полиция стала подчас запрещать не только митинги в честь русской революции, но и общеобразовательные собрания, вроде вечера памяти В. Гюго. Однако Мальви упорно отказывался запретить, как того требовало военное командование, все рабочие собрания, так же как отказывался распустить рабочие организации (Всеобщую конфедерацию труда, биржи труда, рабочие синдикаты и т. п.) и арестовать Мерргейма.

Председатель федерации металлистов А. Мерргейм стоял в начале войны на левых позициях. После Циммер-вальдской конференции он повернул вправо^{232}. Все же и в 1917 г. он был одним из немногих лидеров рабочих синдикатов, не связанных с Мальви, и либерализм Мальви не мешал ему чинить этому несговорчивому профсоюзному деятелю всяческие препятствия. Мерргейму затрудняли выступления перед рабочими. 13 мая 1917 г. собрание металлистов Лиона приняло резолюцию протеста против запрета Мерргейму объехать с докладами промышленные центры страны. Три дня спустя в Фермини профсоюзное собрание с участием Мерргейма было распущено, а сам он отведен жандармами в полицию. Местная биржа труда также выразила протест. Вообще рабочие протесты множились, и 18 июня «Юманите» констатировала, что французские металлурги протестуют против покушений властей на право собраний.

Мерргейм был популярен среди металлистов, и арестовать его — значило пойти на разрыв с влиятельным отрядом французского пролетариата. Вопрос о том, следует ли это сделать, вызвал, по выражению Пенлеве, «великий спор» между членами правительственного комитета^{233}. В конце концов мнение Мальви, категорически возражавшего против ареста Мерргейма, взяло верх.

Раздраженный тем, что ему не удается толкнуть Мальви на путь массовых репрессий и добиться «быстрого и радикального» искоренения антивоенной пропаганды в стране (на деле отнюдь не такой значительной, как ему представлялось), Петен все решительней брал курс на прямое вмешательство военных в жизнь тыла. Выразительной иллюстрацией подобного вмешательства могут служить события в Вилене и Ньевре, где командующие округами установили в дни стачек пулеметы (в арсенале Вилена) и куда завезли огнестрельное оружие (на предприятия Ньевра).

Мальви и его префекты поспешили выступить в роли примирителей, и кровопролития в обоих случаях удалось избежать.

От министра внутренних дел Петен теперь требовал информации о деятельности антивоенных организаций и о рабочих собраниях в Париже и провинции с указанием имен ораторов и подробным изложением всех выступлений. Петен требовал пересылать ему экземпляры всех захваченных в тылу антивоенных листовок, докладывать обо всех циркулирующих в тылу слухах и т. п. «Командование должно следить за выступлениями против войны и предупреждать их. Я настаиваю на том, чтобы получить для этого возможность», — писал он Пенлеве^{234}.

Мальви, к которому это требование в первую очередь относилось, оставался верен своей тактике. Он не отказывал командарму в информации, но и всячески зажимал ее. Отступая и маневрируя, он упорно пытался сохранить незыблемыми основные устои политики «священного единения» с ее ставкой на «дружбу» с рабочими и опорой на шовинистическую верхушку рабочего движения. А это в условиях резкого обострения социальных противоречий, какое принес с собой 1917 год, представлялось французской реакции (военной и штатской) и неэффективным, и опасным.

В результате от либерального министра внутренних дел отходили даже и те умеренно консервативные круги, которые поддерживали его прежде. «Мы открыто заявляем, что принадлежим к тем, кто в 1914 г. одобрял политику г. Мальви, но теперь положение изменилось… и это неизбежно должно привести к переменам в нашей внутренней политике», — писал редактор «Фигаро» Капю^{235}.