Западная философия от истоков до наших дней. Т. 1–2. Античность и Средневековье

Против манихеев

1. Наибольшее благо, превыше которого нет ничего, есть Бог, и потому оно есть благо неизменное, поистине вечное и бессмертное. Все прочие блага суть лишь от Него сущие, но не из Него пришедшие. Ведь то, что из Него, тождественно Ему, а то, что Им было создано, Ему не тождественно. И потому, коль скоро один только Он неизменен, то все, что Он сотворил, изменчиво, так как сотворено Им из ничего. Ибо таково Его всемогущество, что возможно Ему по силам сотворить даже из ничего, из того, чего нет вообще, блага великие и малые, земные и небесные, духовные и телесные. Поскольку Он воистину праведен, то с тем, что из Себя породил, не уравнял Он в достоинстве то, что из ничтожества сотворил. Посему, стало быть, любые блага, будь то великие или малые, в любом порядке вещей, могут иметь свое бытие лишь от Бога. И всякая природа есть благо постольку, поскольку она природа. Никакая природа не может обладать бытием иначе как от всевышнего и истинного Бога. Ибо все, пусть не высшие, но близкие к высшему блага и, с другой стороны, все самые низшие, далекие от высшего блага, могут иметь бытие лишь от самого высшего блага. Итак, всякий дух вместе с тем еще и изменчив, всякое же тело вместе с тем еще и от Бога, ибо такова всякая тварная природа. Ведь любая природа есть либо дух, либо тело. Дух, не подверженный изменению, есть Бог; дух, подверженный изменению, есть природа тварная, однако он лучше тела; тело же не есть дух, если только духом в ином смысле слова не называют дуновение ветра, ибо оно незримо для нас, но все же его немалая сила для нас ощутима.

2. Что же до тех, кто, будучи не способен уразуметь, что всякая природа, то есть всякий дух и всякая плоть, есть прирожденное благо, смущается порочностью духа и непрочностью плоти, пытается выводить из сего некую иную природу, от которой дух злобен, а плоть — бренна, и которой Бог не творил, то мы рассудили, что смысл наших слов можно довести до их разумения так. Ведь признают они, что всякое благо может иметь бытие только от всевышнего и истинного Бога, сие же и само по себе истинно, и ко исправлению их, буде пожелают они обратиться, довлеет.

3. Мы же, католические христиане, почитаем Бога, от Которого суть все блага, великие или малые, от Которого всякий большой и малый образ, от Которого всякий порядок, большой или малый. Чем более нечто соразмерно, сообразованно, упорядоченно, то тем больше это благо, а чем менее соразмеренно, сообразованно, упорядоченно, тем меньше это благо. Итак, эти три — мера, образ и порядок — чтобы не упоминать о бесчисленных прочих, которые оказываются причастными этим трем, они суть родовые и всеобщие блага в вещах, сотворенных от Бога, как в духе, так и во плоти. Бог же возвышается надо всею тварною мерою, всяким образом и порядком, и возвышается не пространственным отстоянием, но неизреченным и одному лишь Ему присущим могуществом, от Него же всякая мера, всякий образ и всякий порядок. Там, где эти три велики, есть блага великие; там, где малы, суть блага малые; там, где их вовсе нет, вовсе нет и блага. Или иначе: там, где эти три велики, есть натуры великие; где малы, там натуры малые; а там, где их нет, там вовсе природы нет. Итак, всякая природа — благая.

4. Поэтому когда спрашивают, откуда зло, прежде всего надлежит выяснить, что такое зло. Ибо оно есть не что иное, как повреждение либо меры, либо образа, либо порядка природного. Злою, стало быть, называется та природа, которая была повреждена: ведь природа неповрежденная есть, вместе с тем, и благая природа. Но даже и поврежденная, она благая, поскольку она природа, но она злая, поскольку повреждена.

5. Однако может оказаться, что некая природа, по своей природной мере и образу занимающая более высокое место в общем порядке, даже и поврежденная будет превосходнее иной, неповрежденной, однако занимающей более низкое место в общем порядке: так у людей и поврежденное золото, качественная природа которого доступна зрению, ценится выше, чем неповрежденное серебро, а поврежденное серебро — выше, чем неповрежденный свинец. Так, между духовными природами, наделенными большей силой, разумная душа, хотя бы и поврежденная через злую волю, лучше неразумной, хоть и поврежденной. И вообще любой поврежденный дух лучше, чем любая неповрежденная плоть. Ибо лучше та природа, которая, будучи превосходнее плоти, доставляет последней жизнь, нежели та, которая жизнь только получает. Ведь, сколь бы ни был поврежден дух, сотворенный для жизни, он может доставлять жизнь плоти, и через то он, поврежденный, лучше той, хотя и неповрежденной.

6. Однако если бы порча отнимала от вещей, могущих быть поврежденными, всякую меру, образ и порядок, то не осталось бы вовсе никакой природы. И потому всякая природа, которая не может быть повреждена, есть наивысшее благо; таков Бог. Всякая же природа, которая может быть повреждена, даже и она есть благо: ведь порча может нанести ей ущерб лишь через удаление и умаление того, что есть благо.

Бог, природа, человек

Боже, Который не восхотел, чтобы истину знал кто-либо, кроме чистых. Боже, отец истины, отец мудрости, отец истины и высшей жизни, отец блаженства, отец добра и красоты, отец умственного света, отец пробуждения и просвещения нашего, отец залога, побуждающего нас возвратиться к Тебе.

Тебя призываю, Бог-истина, в Котором, от Которого и чрез Которого истинно все, что истинно. Бог-мудрость, в Котором, от Которого и чрез Которого мудрствует все, что мудрствует... Бог — умный свет, в Котором, от Которого и чрез Которого разумно сияет все, что сияет разумом.

Августин, Монологи I. 1