Ганс Георг Гадамер, известный современный теоретик герменевтики (теории интерпретации), критикует «разочаровывающую» методологию Бэкона, но вместе с тем отмечает: «Результат его работы состоит главным образом в том, что он исследовал предубеждения, порабощающие человеческий дух; иными словами, выработал методику самоочищения ума, которая представляет собой скорее дисциплину (в латинском понимании термина), нежели собственно методологию. Знаменитая доктрина «предрассудков» впервые сделала возможным методичное использование разума. Именно в этом смысле она полезна, поскольку в ней эксплицитно формулируются, пусть с критическими намерениями, ситуации конкретного опыта, например, когда Бэкон упоминает среди идолов племени тенденцию человеческого духа хранить в памяти только позитивное, забывая все негативное. Вера в оракулов питается, по его мнению, этой человеческой забывчивостью; память сохраняет сбывшиеся пророчества, забывая все прочие». По мнению Гадамера, «предубеждения» являются составляющими человеческого ума. Человеческий ум не был и никогда не будет «чистой доской»; он всегда полон идей, т. е. предубеждений, постоянно подвергаемых испытанию опытом, с тем чтобы исправить их или устранить. С этим согласен и эпистемолог Карл Р. Поппер, для которого свободный (от идей, предположений, предубеждений) разум ничего не видит: наука строится именно на базе предубеждений или предположений, проверяемых опытом. Конечно, Бэкон, как его характеризует Поппер, скорее идеально типический образ, нежели тщательная историографическая реконструкция. Однако, замечает Паоло Росси, эти «антиципации природы», исключенные из науки Бэконом как плод сознательной воли и «нелюбви к опыту», окажутся главными в прогрессе науки; но «призыв к экспериментам, это желание придать человеческому интеллекту не крылья, а «свинцовые гири»», недоверие к дерзостным гипотезам выполнили историческую роль решающего значения. Основатели Королевского общества — Бойль, Гассенди, Ньютон, Дарвин ощущали себя последователями и продолжателями метода Бэкона.
Цель науки: открытие «форм»
Освободив ум от «идолов», а дух от поспешных «антиципаций», человек, по мнению Бэкона, может обратиться к изучению природы. «Назначение и цель человеческих возможностей заключается в создании и введении в некоторое тело новой природы. Задача и цель человеческой науки заключается в открытии формы природы, природного отличия, т. е. особых свойств породы, источника эманации». Эта центральная идея мысли Бэкона нуждается в некотором разъяснении.
Что имел в виду Бэкон, когда говорил о «создании и введении в некоторое тело новой природы»? Вот проекты, иллюстрирующие идею Бэкона: создать металлические сплавы для различных целей; получить более прозрачное и небьющееся стекло; найти способ хранения в течение всего года лимонов, апельсинов, других цитрусовых; достигнуть более быстрого созревания зеленого горошка, клубники и черешни. Последний его проект заключается в поисках путей к получению — из железа в соединении с кремнем или каким-нибудь другим камнем — металла, более легкого, чем железо, и не подверженного коррозии; Бэкон предвидел широкое применение этого сплава (наша сталь): «Прежде всего, для кухонных приборов — вертелы, печи, сковороды и т. д.; во-вторых, для военных целей — артиллерийские орудия, заслонки, решетки, цепи и т. д.». Примеры позволяют понять, что подразумевается под «вводом в некоторое тело новой природы». Это относительно первой части рассуждения Бэкона.
Во второй части речь идет о том, что «задача и цель науки состоит в открытии формы данной природной сущности, т. е. ее особых свойств, источника эманации». Бэкон находит у Аристотеля доктрину четырех причин: материальной, действующей, формальной и целевой. Так, например, мы постигнем статую, если выясним, из чего она сделана (материальная причина — мрамор); кто ее сделал (причина действующая — скульптор), какова форма (формальная причина — идея, которую скульптор воплощает в мраморе), цель, ради которой она сделана (целевая причина, побудившая скульптора изваять ее). Бэкон согласен с Аристотелем в том, что «истинное знание есть знание причин», но из этих причин, добавляет он, «целевая наименее полезна для науки, скорее, она разрушает последнюю». С другой стороны, действенная причина и материя, «будучи удалены от скрытого процесса формообразования, остаются причинами внешними, поверхностными и малоценными для действенной науки».