Западная философия от истоков до наших дней. Т. 3. От Возрождения до Канта

Что же тогда мы должны, исходя из самой очевидности истины, допустить как не вызывающее сомнений? «В момент, когда мы отвергаем... все то, в чем можем усомниться... не можем в равной мере предположить, что мы сами, сомневающиеся в истинности всего этого, не существуем: действительно, нежелание признать это не может помешать нам, несмотря на всю экстравагантность такого предположения, поверить, что заключение «я мыслю, следовательно, я существую» истинно, и это — первое и самое надежное, что предстает перед организованной мыслью». Но что понимает Декарт под «мыслью»? В своих «Ответах»он утверждает: «Под термином «мысль» я понимаю все то, что делает нас рассудительными; таковы все операции воли, разума, воображения и чувств. И я бы добавил «непосредственное», чтобы исключить все производное; так, например, осознанное движение имеет в качестве исходного пункта мысль, но само не есть мысль».

Таким образом, перед нами — истина без какого бы то ни было посредничества. Прозрачность «Я» для себя самого, и тем самым мысль в действии, бегущая от любого сомнения, указывает, почему ясность — основное правило познания и почему фундаментальна интуиция. Мое бытие явлено моему «Я» без какого-либо аргументирующего перехода. Хотя фигура «я мыслю, следовательно, я существую» и сформулирована как силлогизм, это не суждение, а чистая интуиция. «Все, что мыслит, существует; я мыслю; следовательно, существую». Просто в результате интуитивного акта я воспринимаю свое существование, поскольку оно осмысливается. Декарт, пытаясь определить природу собственно существования, утверждает, что это — res cogitans (вещь мыслящая), мыслящая реальность, где ни царапины, ни трещины между мыслью и существованием. Мыслящая субстанция — мысль в действии, а мысль в действии — мыслящая реальность.

Так Декарт достигает неоспоримого факта, что человек — это мыслящая реальность. Применение правил метода привело к открытию истины, которая, в свою очередь, подтверждает действенность этих правил, поскольку излишне доказывать: чтобы мыслить, нужно существовать. «Я решил, что можно взять за основу правило: все, воспринимаемое ясно и отчетливо, одновременно истинно». И все же ясность и отчетливость как правила метода исследования — на чем основаны? Может, на бытии, конечном или бесконечном? На общих принципах логики, одновременно и на онтологическом принципе непротиворечия или принципе тождества, как традиционная философия? Нет. Данные правила обязаны своей определенностью нашему «Я» как мыслящей реальности.

Отныне субъект познания должен будет не только метафизически обосновывать свои завоевания, но искать ясности и отчетливости, типичных для первой истины, явленной нашему разуму. Как наше существование в качестве res cogitans принимается не вызывающим сомнений лишь на основании ясности самосознания, так любая другая истина будет принята, если проявит эти признаки. Чтобы достичь их, нужно следовать по пути анализа, синтеза и контроля; и важно, что возведенное на этой основе не будет никогда подвергнуто сомнению. Философия больше не наука о бытии, она становится, прежде всего, гносеологией. Рассмотренная в таком ракурсе, философия Декарта, обретет в любом своем суждении ясность и четкость, не нуждаясь более в другой поддержке или иных гарантиях. Как определенность моего существования в качестве res cogitans нуждается лишь в ясности и отчетливости, так и любая другая истина не нуждается в иных гарантиях, кроме ясности и отчетливости, — как непосредственной (интуиции), так и производной (дедукции).

Так, испытательным стендом нового знания, философского и научного, становится субъект, разум, сознание. Любой тип исследования должен стремиться к максимальной ясности и отчетливости, по достижении которых оно не будет нуждаться в других подтверждениях. Человек так устроен, что допускает только истины, которые отвечают этим требованиям. Мы присутствуем при радикальной гуманизации знания, приобщенного к первоисточнику. Во всех областях знания человек должен идти путем дедукций от ясных, отчетливых и самоочевидных принципов. Там, где эти принципы недоступны, необходимо предположить их — во имя порядка как в уме, так и в реальности, — веруя в рациональность реального, иногда скрытую за второстепенными элементами или субъективными наслоениями, некритично спроецированными помимо нас.