Западная философия от истоков до наших дней. Т. 3. От Возрождения до Канта

Но этот ответ незамедлительно влечет за собой новый вопрос, еще более трудный: что является основанием для самих заключений, которые я вывожу из опыта? По опыту я знаю, что хлеб, который я ем, всегда меня насыщал; но на каком основании я делаю вывод, что он будет меня насыщать также и в будущем? Из того факта, что я испытал на опыте частое повторение одних вещей, неизменно связанных с определенными другими как «действие», я заключаю, что и другие такие же вещи должны сопровождаться аналогичными действиями. Даже самое частое повторение этого следования явлений друг за другом не дает знания той скрытой силы, с помощью которой один объект вызывает другой.

Почему я делаю эти заключения и, сверх того, считаю их необходимыми?

Чтобы решить проблему, пересмотрим термины. В причинно-следственной связи присутствуют два существенных элемента: смежность и последовательность; и необходимая связь. Смежность и последовательность известны по опыту; в противоположность им необходимая связь не проверяется опытом (в том смысле, что она не есть впечатление), но именно выводится как заключение.

Юм объясняет, что мы выводим заключение, поскольку проверили на опыте постоянную связь, а у людей существует склонность делать заключение на основании наблюдавшихся в прошлом действий известных объектов и экстраполировать выводы на подобные же действия этих объектов в будущем. Это — привычка устанавливать регулярный характер смежности и последовательности, так что кажется естественным, зная «причину», ожидать «действие».

Принцип, на основе которого из простой последовательности hoc post hoc (то после этого) мы выводим необходимую связь hoc propter hoc (то вследствие этого) — это навык или привычка. Юм писал: «Принцип этот есть привычка или навык, ибо каждый раз, когда повторение какого-либо поступка или действия порождает склонность к возобновлению этого самого поступка или действия без влияния какого-либо рассуждения, или мыслительного процесса, — мы всегда говорим, что эта склонность есть действие привычки. Употребляя это слово, мы не претендуем на указание последней причины такой склонности; мы только отмечаем известный принцип человеческой природы, всеми признаваемый и хорошо всем знакомый по своим действиям. Быть может, мы не в состоянии вести свои исследования еще дальше или же претендовать на указание причины этой причины, но должны удовлетворяться привычкой — самым последним принципом всех наших заключений из опыта, какой мы только можем указать».

Юм в заключение добавляет, что именно привычка позволяет нам исходить из опыта, ибо в ней — последнее основание всех наших заключений, касающихся будущего.

Еще один важный момент. Как ни могущественна сила привычки, она не может превратить наше субъективное ожидание известного порядка или последовательности событий в непререкаемую достоверность подлинного знания. Источником уверенности является не теоретическое знание, а «вера» (belief, а не faith — вера в религиозном смысле), которая одна только и отличает наши суждения от вымыслов и воображения. Именно вера помогает установить «необходимую связь» и вселяет в нас убеждение в том, что за явлением, называемым нами «причиной», должно следовать то, что называется «следствием» (и наоборот).

Значит, по Юму, ключ к разрешению проблемы находится в «вере», являющейся чувством. Поэтому основание причинности из рационально-онтологического становится эмоционально-иррациональным, т. е. из сферы объективного переносится в область субъективного.

Цитата из «Исследования о человеческом уме», одна из самых известных, объясняет это решение: «Какое же заключение можем мы вывести из всего этого? Очень простое, хотя, признаться, весьма отличное от обычных философских теорий. Всякая вера в факты или реальное существование основана исключительно на каком-нибудь воспоминании или восприятии, и на привычном соединении его с каким-нибудь другим объектом. Или, другими словами, если мы заметили, что во многих случаях два ряда объектов — огонь и тепло, снег и холод — всегда были соединены друг с другом, и если огонь или снег снова воспринимаются чувствами, дух наш в силу привычки ожидает тепла или холода и верит, что то или другое из этих качеств действительно существует и проявится, если мы приблизимся к объекту. Подобная вера есть необходимый результат, возникающий, как только дух поставлен в указанные условия. При таких обстоятельствах эта операция нашего духа так же неизбежна, как испытание аффекта — любви, когда нам делают добро, или ненависти, когда нам наносят оскорбление. Все эти операции [духа] — род природных инстинктов, которые не могут быть ни вызваны, ни предотвращены рассуждением или [вообще] каким-либо процессом мышления или рассудка».

Именно этот «природный, естественный инстинкт» окажется последним берегом юмовского эмпиризма.

Критика материальной и духовной субстанций