Западная философия от истоков до наших дней. Т. 3. От Возрождения до Канта

Не упустим и случившегося в разгар полемики одного курьеза, который Паскаль и его друзья называли не иначе как чудом. Возможно, оно подтолкнуло его к написанию «Апологии христианства». История, получившая название «чудотворный шип», была рассказана Расином. В монастыре Пор-Рояля жила воспитанница 10—11 лет — мадемуазель Перье, дочь советника в Клермоне и племянница Паскаля. Три с половиной года она страдала от опухоли у левого глаза, которая, разрастаясь, покрыла носовую кость, щеки, ноздри. В Париже был в то время знатный господин де ла Потери, с большой любовью собиравший реликвии, среди которых была колючка, как он уверял, из тернового венца Господа нашего. 24 марта 1656 г. реликвия, по просьбе монахинь, оказалась в Пор-Рояле, где ее поместили в церкви на маленьком алтаре. После всенощной монахини по очереди целовали шип: сначала наставницы, потом послушницы и воспитанницы. Когда маленькая Перье после ритуала вернулась, никто не поверил своим глазам: болезнь отступила перед колючкой из тернового венца.

«Письма к провинциалу» исполнены страстью и увлекают своим пафосом. В них Паскаль говорит об опасности индульгенций, церковной казуистики, призывает к совести и чистоте христианского идеала жизни. Все это не могло не привести к распаду этического легализма и утверждению принципа автономии морали и совести, важного завоевания новой философии.

Демаркация научного знания и религиозной веры

Уже во введении к «Трактату о пустоте» Паскаль подчеркивает специфические характеристики эмпирических наук и теологии. В рациональном исследовании нет места авторитету. Приписывать значимость лишь древним книгам, не доверяя собственным суждениям, глупо. Есть вопросы, где необходимо сверяться с текстами: кто был, например, первым королем Франции или где находится первый меридиан, какие из слов мертвого языка еще в употреблении и тому подобное. Здесь важен авторитет источников, что нового можно добавить к ним? «Авторитет фундаментален для теологии, в ней он неотделим от истины... сообщить абсолютную точность вещам, решительно непонятным для разума, — значит отослать к написанному в священных книгах... Вера запредельна для природы разума. Ум человеческий слишком слаб, чтобы достичь своими силами вершин, на которые возносит всемогущая и сверхъестественная сила».

В теологии, следовательно, принцип авторитета Откровения необходим. Но уместно ли говорить то же самое о вещах, пред носами нашими происходящих: авторитет здесь не при чем, о них судит разум. А там, где властвует разум, там должен быть прогресс. Геометрия, арифметика, музыка, физика, медицина, архитектура — все науки должны развиваться, оставляя потомкам знание более совершенное, чем полученное от предков. Божественные Истины вечны, продукты человеческого гения — в вечно прогрессирующем росте. Беда, когда физики вместо доводов прибегают как к последнему доказательству к авторитету, а теологи заняты только своими силлогизмами. Первые слишком робки, мало доверяя собственному разуму, вторые до наглости дерзки, изобретая новости в теологии. В этом видит настоящее проклятие своего времени Паскаль — в перевернутости целей и средств: авторитеты для людей науки весомее, чем отеческие предания и священные тексты для теологов.

Научный разум между традицией и прогрессом

Нежелание принимать новшества в науке безрассудно, ибо приводит, как правило, к параличу прогресса. Древние, говорит Паскаль, использовали истины, полученные в наследство, как средств для получения новых, отчего же мы не можем последовать их примеру? Пробовать новые идеи не значит не уважать древних, напротив, их знания — ступеньки к нашим достижениям, а потому мы — вечные должники гениев минувших времен, ибо стоим на их плечах. Оттого и видим дальше и больше, чем они, хотя и усилий все меньше тратим на подъем, потому и славы заслужили меньше.

Секретов у природы немало, опыт их раскрытия непрестанно умножается. Запрет на поиск разве не унизил бы разум самым недостойным образом, разве не сравнял бы его с животным инстинктом? Неизменный инстинкт движет поведением животного, но человек не для бесконечного ли создан? Пчела и муравей сегодня делают то же, что тысячи лет назад; человек же обобщает опыт, и не только свой собственный, но и опыт предшественников, сохраняя его в памяти и приумножая. Что интересно, продолжает Паскаль, так это особая прерогатива: человек продвигается день за днем не в одиночку, в непрерывный прогресс втянуты все народы как один, благодаря чему универсум как бы стареет. Одна и та же участь настигает народы, как в другие времена бывало с одним из них. Поэтому серию народов в череде веков можно воспринимать как одного человека, непрерывно существующего и все время усваивающего уроки прошлого.