Западная философия от истоков до наших дней. Т. 3. От Возрождения до Канта

Просвещение, истории и традиции

Гиперкритицизм (а часто и нигилизм) по отношению к философским, религиозным и политическим традициям; защита разума, который возносится на уровень надисторического суда над любым историческим событием; представления о человеческой природе, о естественном состоянии и естественных правах — все это обусловило обвинения со стороны романтиков в том, что XVIII в., как ни один другой, был антиисторическим. Отсюда логически следовало, что Просвещение было философией абстрактного разума (природы, закона и т. п.) без истории, иными словами, что в разуме (просветителей) нравственные ценности, философские теории, теологические принципы или юридические нормы лишены исторического измерения. И если представители Романтизма считали просветительскую мысль абстрактной, то Гегель в «Феноменологии Духа» уже характеризует Просвещение как «поверхностное, скучное, абстрактное понятие ни о чем». Для марксизма «Просвещение — это прогрессивное движение за освобождение человека, постольку поскольку буржуазия является революционной силой, но это движение — консервативный и идеологический компромисс, постольку поскольку буржуазия входит в фактический сговор с влиятельными феодальными группировками (как в Германии), или потому, что она не идет дальше достижения собственных, исключительно классовых интересов и привилегий». Абстрактное для представителей Романтизма, поверхностное и неспособное понять истинный смысл истории, по мнению Гегеля, просветительское «царство разума» представляется марксисту Г. Лукачу «царством буржуазии». Всегда очень критично относились к Просвещению традиционалисты, как, например, Бональд и де Мэстр, а в более позднюю эпоху — неоидеалисты. Джованни Джентиле постоянно полемизировал по поводу века революции.

И только в тридцатых годах нашего столетия появились признаки адекватной оценки важнейшего события XVIII в. Наиболее видными представителями новой историографии были Л. Сальваторелли («Политическая мысль Италии с 1700 по 1870 год», 1935), Н. Валери («Пьетро Верри», 1937), Ф. Вентури («Молодость Дидро», 1939). Кассирер «Философия Просвещения». Австрийский историк А. Вандрушка считает, что решительный поворот в переоценке Просвещения произошел в Европе после Второй мировой войны: американские солдаты «в своих вещевых мешках привезли назад в Европу, хотя и в несколько измененном виде, часть европейского духовного наследия, доставшегося им от XVIII в., эпохи разума, в ней они увидели истоки американской цивилизации и истории». Американская революция вдохновлялась, как известно, европейскими просветительскими идеями. Возвращение через Атлантический океан старых просветительских идей воплотилось и в победе над тоталитарными государствами. Новейшая историография XVIII в. и Просвещения освободилась от трактовки его как пред-Романтизма, но тем не менее оценка, данная когда-то романтиками Просвещению как абстрактной философии, лишенной чувства истории и даже «антиисторичной», пока еще существует. Однако, по мнению Кассирера, она не является ни исторически обоснованной, ни могущей иметь серьезную мотивировку: это только «боевой клич и надуманная фраза, используемая представителями Романтизма для борьбы против философии Просвещения». Но все же именно просветительская философия завоевала тот исторический мир, которым так гордился — и вполне справедливо — сам Романтизм. Эту мысль мы встречаем в таких теперь уже знаменитых сочинениях, как «XVIII век и исторический мир» В. Дильтея (1901), «Философия Просвещения» Э. Кассирера (1932), «Начала историзма» Ф. Мейнеке (1936). Например, как пишет Дильтей, именно благодаря Просвещению «стала возможной беспристрастная критика истории, которая не останавливается даже перед самыми священными реликвиями прошлого, и метод сравнения, распространяющийся на все стадии развития человечества».

Просветительская мысль хочет установить связь между «общим» и «частным», «представлением» и «действительностью», «законами» и «фактами», обозначить надежные границы между первыми и вторыми. По мнению Кассирера, в действительности «есть странная ирония в том факте, что Романтизм, обвиняя Просвещение от имени истории, впадает именно в ту же самую ошибку, в которой упрекает своего противника».

Пьер Бейль: задача историка — в выявлении ошибок