Читаем Западная философия от истоков до наших дней. Т. 3. От Возрождения до Канта полностью

После распада идеологии Просвещения романтики возьмут на вооружение это кантианское деление познавательной способности на рассудок (Verstand) и разум (Vernunft). Кант первым показал, заметит позднее Гегель, что предмет рассудка — конечное и условное, разум же интересуется бесконечным и безусловным, жаль только, что он не сумел использовать это завоевание. Мы уже видели, что у рассудка есть способность суждения. Мыслить значит, по Канту, прежде всего рассуждать. Именно поэтому важно вывести из таблицы суждений таблицу чистых понятий, или категорий.

У разума есть силлогизмы, способность умозаключать. Если синтетическое суждение всегда содержит элемент интуиции, умозаключение имеет дело с чистыми понятиями, дедуцируя высшие принципы и безусловные выводы. Как из таблицы суждений были получены чистые понятия рассудка, так из таблицы умозаключений Кант строит таблицу чистых понятий разума, или идей в техническом смысле слова, заимствуя этот термин у Платона, основоположника метафизики. Из трех видов умозаключений Кант указывает: а) категорическое, б) гипотетическое и в) разделительное. Отсюда три идеи: а) душа (психологическая идея), б) мировая душа как метафизическое единство (космологическая идея) и в) Бог (теологическая идея).

Мы видим, что эти идеи не столько вытекают из умозаключений, сколько из трех традиционных частей метафизики, точнее, вольфианской. Кант не знал подлинных текстов платоновских диалогов: они были опубликованы Шлейермахером в начале XIX в. У Платона идеи запредельны разуму, Кант называет их эманациями высшего Разума. Все же Кант верно понял, что идеи выражают метафизическую трансценденцию. Поскольку для Канта метафизика не наука, а чистая потребность разума, то идеи становятся высшими понятиями разума, структурными его формами. У чувственности есть две формы, или априорные структуры — пространство и время. У рассудка их двенадцать, и это категории. У разума — три идеи. В необходимом понятии разума можно не искать предмет, адекватный чувствам, например идею красного цвета. Экспериментальное знание, выходит, детерминировано абсолютной всеобщностью условий, данных не волей, а природой самого разума. Поэтому, когда говорят об идее, то говорят, скорее, об объекте чистого разума, чем о субъекте как эмпирическом условии. Скрытые идеи служат рассудку каноном, своего рода мостом от понятий о природе к моральным категориям, а также связью и опорой спекулятивного разума.

Рациональная психология и паралогизмы разума

Первая из трех идей разума — душа как первое безусловное. Рациональная психология обычно ищет безусловное (метаэмпирическое и трансцендентное) в абсолютном субъекте, чтобы вывести из него прочие внутренние феномены. Но тут возникает «трансцендентальная иллюзия», и претенциозная теория впадает в паралогизмы, т.е. порочные умозаключения. Речь идет об ошибке, которую традиционная логика называет quaternio terminorum (учетверение терминов). Умозаключение включает в себя три термина, но если один из них — средний, обманно употреблен в двух посылках по-разному, то вместо трех образуются четыре термина. В традиционной психологии, по Канту, этот паралогизм случается, когда отталкиваются от самосознания, то есть синтетического единства апперцепции, а затем трансформируют его в субстанциональное онтологическое единство.

Очевидно, тем не менее, что субстанцию как категорию можно применить к данным интуиции, никак не к самосознанию. «Я мыслю» — форма и чистая активность, от которой зависят сами категории, она — субъект, а не объект категорий. Итак, рациональная психология родилась из недоразумения. Единство сознания в качестве основы категорий принято за интуицию субъекта, взятого как объект, а затем к нему неверно применена категория субстанции. Но ведь интуиция характеризует единство мыслящего субъекта, и категория субстанции здесь неприменима. Субъект категорий не связан напрямую с предметом: чтобы их помыслить, следует принять в качестве основания чистое самосознание, которое еще предстоит объяснить. Короче, мы думаем о себе как о мыслящих существах, но о ноуменальном нам ничего не известно. Мы осознаем себя феноменами, детерминированными в пространстве и во времени, но онтологический субстрат каждого из нас — душа как метафизическое «Я» — ускользает. Попытки вырваться за пределы феноменального мира почти всегда заканчиваются паралогизмами.

Рациональная космология и антиномии разума

Перейти на страницу:

Похожие книги

MMIX - Год Быка
MMIX - Год Быка

Новое историко-психологическое и литературно-философское исследование символики главной книги Михаила Афанасьевича Булгакова позволило выявить, как минимум, пять сквозных слоев скрытого подтекста, не считая оригинальной историософской модели и девяти ключей-методов, зашифрованных Автором в Романе «Мастер и Маргарита».Выявленная взаимосвязь образов, сюжета, символики и идей Романа с книгами Нового Завета и историей рождения христианства настолько глубоки и масштабны, что речь фактически идёт о новом открытии Романа не только для литературоведения, но и для современной философии.Впервые исследование было опубликовано как электронная рукопись в блоге, «живом журнале»: http://oohoo.livejournal.com/, что определило особенности стиля книги.(с) Р.Романов, 2008-2009

Роман Романов , Роман Романович Романов

История / Литературоведение / Политика / Философия / Прочая научная литература / Психология
Иисус Неизвестный
Иисус Неизвестный

Дмитрий Мережковский вошел в литературу как поэт и переводчик, пробовал себя как критик и драматург, огромную популярность снискали его трилогия «Христос и Антихрист», исследования «Лев Толстой и Достоевский» и «Гоголь и черт» (1906). Но всю жизнь он находился в поисках той окончательной формы, в которую можно было бы облечь собственные философские идеи. Мережковский был убежден, что Евангелие не было правильно прочитано и Иисус не был понят, что за Ветхим и Новым Заветом человечество ждет Третий Завет, Царство Духа. Он искал в мировой и русской истории, творчестве русских писателей подтверждение тому, что это новое Царство грядет, что будущее подает нынешнему свои знаки о будущем Конце и преображении. И если взглянуть на творческий путь писателя, видно, что он весь устремлен к книге «Иисус Неизвестный», должен был ею завершиться, стать той вершиной, к которой он шел долго и упорно.

Дмитрий Сергеевич Мережковский

Философия / Религия, религиозная литература / Религия / Эзотерика / Образование и наука
Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе
Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе

«Тысячелетие спустя после арабского географа X в. Аль-Масуци, обескураженно назвавшего Кавказ "Горой языков" эксперты самого различного профиля все еще пытаются сосчитать и понять экзотическое разнообразие региона. В отличие от них, Дерлугьян — сам уроженец региона, работающий ныне в Америке, — преодолевает экзотизацию и последовательно вписывает Кавказ в мировой контекст. Аналитически точно используя взятые у Бурдье довольно широкие категории социального капитала и субпролетариата, он показывает, как именно взрывался демографический коктейль местной оппозиционной интеллигенции и необразованной активной молодежи, оставшейся вне системы, как рушилась власть советского Левиафана».

Георгий Дерлугьян

Культурология / История / Политика / Философия / Образование и наука
Философия музыки в новом ключе: музыка как проблемное поле человеческого бытия
Философия музыки в новом ключе: музыка как проблемное поле человеческого бытия

В предлагаемой книге выделены две области исследования музыкальной культуры, в основном искусства оперы, которые неизбежно взаимодействуют: осмысление классического наследия с точки зрения содержащихся в нем вечных проблем человеческого бытия, делающих великие произведения прошлого интересными и важными для любой эпохи и для любой социокультурной ситуации, с одной стороны, и специфики существования этих произведений как части живой ткани культуры нашего времени, которое хочет видеть в них смыслы, релевантные для наших современников, передающиеся в тех формах, что стали определяющими для культурных практик начала XX! века.Автор книги – Екатерина Николаевна Шапинская – доктор философских наук, профессор, автор более 150 научных публикаций, в том числе ряда монографий и учебных пособий. Исследует проблемы современной культуры и искусства, судьбы классического наследия в современной культуре, художественные практики массовой культуры и постмодернизма.

Екатерина Николаевна Шапинская

Философия