Западная философия от истоков до наших дней. Т. 3. От Возрождения до Канта

Категорический императив, напротив, детерминирует волю не в видах определенной желаемой цели, а просто волю как таковую независимо от эффектов. Не «если хочешь, то должен», а «должен просто потому, что должен», — вот формула императива как категорического предписания. Только категорические императивы безусловны как практический закон для существа, осознающего себя разумным. Никогда нельзя знать наперед, будет достигнута та или иная цель или нет, это и не важно; важна лишь чистая воля к действию по правилу, признанному в качестве закона. Детали можно обозначить следующей схемой:

Итак, ясно, что категорические императивы это моральные законы, всеобщие необходимые, но не в том смысле, в каком необходимы законы естественные. Последние нельзя обойти, но моральные законы могут и не реализоваться, ибо человеческая воля подчинена не только разуму, но и чувственным капризам, когда воля отклоняется, поэтому моральные законы императивны, выражают долженствование (немецкое слово müssen — естественная необходимость, в отличие от sollen — морального долга). Примером первой может быть сентенция «люди должны умирать», предписание второго типа — «все люди как разумные существа должны свидетельствовать правду».

Установив, что моральные законы императивны и безусловны, мы ставим следующие ключевые вопросы: 1) каковы существенные значения этого императива? 2) какова формула, лучше всего выражающая его смысл? 3) каково его основание (условие, делающее его возможным)? На них и остановимся, начав с первого.

Сущность категорического императива

Моральный закон не может предписывать чего-то определенного, ибо от содержания не зависит. То, что зависит от содержания, Кант называет «материальным законом», всегда склонным к эмпиризму и утилитаризму, ведь воля, определенная содержанием, следует тому, что нравится, избегая обременительного и малоприятного. Так отчего же зависит императив? — Только от формы закона, то есть его рациональности. Человек демонстрирует себя как разумное существо, когда он на деле, а не только на словах, уважает закон как таковой — знак всеобщности: должен, потому что должен.

Материя практического принципа — предмет воли, говорит Кант. Она может быть причиной, по которой воля самоопределяется или нет. Если правило воли ставится в подчинение некоему эмпирическому условию (удовольствию или неудовольствию), то оно уже не может быть практическим законом. Значит, в законе, предшествующем любой материи, как предмете воли не остается больше ничего, кроме простой формы всеобщего упорядочивания. Следовательно, разумное существо ни при каких условиях свои собственные практические субъективные принципы, или максимы, толковать как универсальные законы не может. Практическим (и практичным) может быть закон в его простой форме, удерживающей лишь идею всеобщего порядка. Говоря об этом, Кант философски интерпретирует евангельскую максиму, согласно которой морально не то, что делается, а намерение, с которым нечто содеяно. Благая воля — суть евангельской морали; у Канта это соответствие воли форме закона.

Иначе дело обстоит с государственными законами, предписывающими то-то и то-то, не зависимо от намерений. Например, в налоговой системе предусмотрены и меры принуждения, но в ней нет актов, говорящих о предпочтении того или иного намерения (предположим, цель служения отечеству явно благороднее опасения санкций, грозящих увиливающему от налогов, а потому ищущему дырок в законе). Все это буднично привычно в рамках внешне навязанного законодательства. Если воля подданного не согласна сама по себе с требуемым, удержать его в рамках закона нельзя иначе как системой посулов и угроз. При пересмотре закона на повестке дня никогда не стоит вопрос о переориентировке намерений, но всегда о новой системе наград и наказаний. В гетерономном законоуложении всегда так, ибо речь идет о вещах, коих следует желать и добиваться, а не о принципе, понимая который мы допускаем или отсекаем определенные желания, соразмеряем силу воления и достоинство средств для достижения цели. Кроме того, чтобы заставить человека желать нечто, достаточно включить систему условных сигналов (угроз и посулов).

Но внедриться в сложную систему внутренне свободных предпочтений куда сложнее. Поэтому в моральном законе Кант педалирует именно формальный аспект, а не материальный, подчеркивая тем самым, что мера моральности не в вещах, объектах наших желаний, а в источнике, — почему мы их хотим. Возлюбленная, к которой стремятся душа и воля, несомненно хороша в силу чистоты помыслов любящего, но не наоборот. Итак, суть категорического императива не в предписании того, что именно я должен хотеть, а как я должен хотеть, не что делается, а как оно делается.