Редактор антологии Квинтон (Quinton) убежден, что первая задача аналитической философии состоит в разведении двух основных типов политического дискурса: фактуальных суждений политологии и оценочных суждений идеологии. Анализу подлежат все концепты политического дискурса, как то: государство, правительство, законы, суверенитет, обязательство, право, демократия, равенство, свобода, власть, идеология. В Италии эту линию поддержали Н. Боббио, Скарпелли и др.
В любом случае очевидно влияние на этот тип анализа особой культурной и историко-социальной традиции Великобритании. Не успел менталитет эмпирического типа войти в контакт с континентальной мыслью, как стали накаляться ожесточенные споры: сначала Поппер и Адорно, затем Хабермас и Альберт столкнулись по поводу категории «тотальности» и «диалектики». Эти понятия гегелевской и Марксовой теорий оказались далекими от эмпирической традиции таких философов, как Юм, Локк и Стюарт Милль.
6
Отрицая познавательную и теоретическую ценность любой философии истории, как трансцендентистского, так и имманентистского плана, неопозитивисты (Нейрат, Цильзель и фон Мизес) трактовали социологию как эмпирическую науку, объект которой — наблюдаемое поведение человеческих групп, а историю как набор фактов, образующих лабораторию социологии, экономики, лингвистики и т. д. Социолог, следовательно, «потребляет законы» в целях объяснения. Эту точку зрения развивали К. Поппер, К. Г. Гемпель и Э. Нагель.
«Законы имеют функции, во всем подобные историографии и эмпирическому естествознанию, — писал Гемпель в книге
Похожие идеи мы находим у Дж. Пассмора (J. Passmore) и П. Гардинера (P. Gardiner) в ставшем уже классическим исследовании
Более решительным критиком модели покрывающих законов был М. Оукшотт (М. Oakeshott), писавший, что она не учитывает уникальную неповторимость исторических фактов. «Стоит посмотреть на исторические факты как на примеры общих законов, и история остается в стороне от нас». «Историк, — вторит ему Намье (L. В. Namier, — скорее художник, чем фотоаппарат, воспроизводящий все без разбора... История необходимым образом субъективна и индивидуальна, ибо обусловлена заинтересованным видением историка». Ч. Берд (Ch. Beard) отметил: «Любая написанная история... есть селекция и приспособление фактов... Акт выбора, убеждение и интерпретация выражают ценности и делают очевидными памятные факты». С другой стороны, М. Скривин (М. Scriven) отметил, что закон, чтобы иметь экспликативную силу в историческом объяснении, не обязательно должен быть всеобщим, достаточно быть «почти общим». Н. Решер и О. Гелмер (N. Rescher и Olaf Helmer) обратили внимание на то, что в историографии функционируют «ограниченные обобщения», поэтому у социологии могут быть законы только регионального значения, т. е. законы, действующие в определенных местах и в отдельные моменты истории.
Гэлли (W. В. Gallie) показал, что историческое объяснение по характеру sui generis, поскольку есть объяснение генетическое (а не функциональное), и потому не сводимо к номологической модели Поппера. Теория эмпатии, которую в свое время защищали Дильтей и Коллингвуд, постепенно шла на убыль. Историки, заметил И. Берлин, вольно или невольно вынуждены употреблять такие термины, как «победа», «измена», «прогресс», «порядок», «меньшие художники», «крупные скульпторы», т. е. сугубо валютативные термины. Проблема объективности истории дискутировалась и в работах Дрея (W. Dray), показавшего неприемлемость так называемой «covering law theory» («теории покрывающих законов»).
Абдусалам Абдулкеримович Гусейнов , Абдусалам Гусейнов , Бенедикт Барух Спиноза , Бенедикт Спиноза , Константин Станиславский , Рубен Грантович Апресян
Философия / Прочее / Учебники и пособия / Учебники / Прочая документальная литература / Зарубежная классика / Образование и наука / Словари и Энциклопедии