Западная философия от истоков до наших дней. Т. 4. От романтизма до наших дней

Воодушевленный эволюционистской теорией Спенсера, молодой Бергсон хотел усовершенствовать его исходные принципы. Однако в трактовке проблемы времени он увидел определенные дефекты. От механики ускользает время в контексте конкретного опыта. Для механики, читаем мы в «Очерке о непосредственных данных сознания», время есть серия моментов, один после другого, наподобие смены позиций часовых стрелок. Поэтому механическое время — это пространственное время. В самом деле, узнать время — значит проверить расположение стрелок на часовом циферблате.

Но, помимо сведения времени к пространству, механика еще делает его обратимым. Мы можем вернуться назад и сколько угодно раз проверить опыт. Каждый момент времени в механике — внешний по отношению к другому моменту, поэтому они равнозначны. Время конкретного опыта начисто отсутствует в ней. Пространственность, таким образом, — характеристика вещей. Сознание, напротив, характеризует длительность.

Именно сознанию дано непосредственно уловить незавершенную текучесть времени. Длительность означает, что я живу настоящим с памятью о прошлом и в предвосхищении будущего. Вне сознания прошлого нет, а будущее не настанет. Сознание скрепляет прошлое и будущее настоящим. Количественная неразличимость моментов чужда сознанию, для которого один миг может длиться вечно. В жизни каждого есть моменты, которые не проходят, а иные периоды улетают без следа. В протяженном потоке сознания моменты времени взаимопроницаемы, они, то нанизываясь, укрепляют друг друга, то «зацикливаются», примером чего могут быть наши раскаяния и сожаления.

В механике время обратимо, но в жизни сегодня не то, что вчера, каждый последующий момент обладает подлинной новизной: бесполезны поиски утраченного времени. Значит, конкретное время — это жизненный поток с элементом новизны в каждом из мгновений. Оно подобно клубку, который, увеличиваясь, не теряет накопленное. Жемчужное ожерелье — вот образ, который возможно, отражает суть механического времени, каждый момент которого — сам по себе.

Разумеется, квантитативная модель времени, кристаллизованного в серию моментов, вполне функциональна в рамках практических задач науки для создания эффективных инструментов контроля за ситуациями. Тем очевиднее неадекватность этой модели для анализа данных сознания и различных его проявлений. Позитивизм здесь бессилен. «Когда я смотрю на циферблат часов и движущиеся в соответствии с колебаниями маятника стрелки, то не время я измеряю, как бы это ни казалось очевидным, — я фиксирую одновременность, а это совсем не одно и то же. Во внешнем пространстве есть только расположение стрелок относительно маятника и при этом ничего от позиций прошлого. Только внутри меня есть процесс организации и взаимопроникновения, образующий реально длящееся время. Лишь благодаря моему внутреннему маятнику, отмеряющему колебания прошлого, я могу ощущать ритм настоящего времени». Таким образом, мир сознания и мир вещей радикально отличаются друг от друга. «В сознании случаются события неразделимые, в пространстве одновременные события различимы, но без последовательности в том смысле, что одно не существует после появления другого. Вне нас есть взаиморасположенность без преемственности, внутри нас есть преемственность без внешней рядоположенности».

2.3. Почему «длительность» обосновывает свободу

Длящаяся текучесть, по мнению Бергсона, характеризует сознание в модусе свободы вопреки точке зрения детерминизма. В самом деле, объекты лишены признаков прошедшего времени, существуя один отдельно от другого. Именно в силу этого возможно определение последующего события посредством предыдущего: причины объясняют следствия в силу своей тождественности. Однако то, что возможно (и полезно) в сфере пространственных феноменов, оказывается невозможным в сфере сознания.

Сознание хранит следы прошлого, для него нет двух совершенно одинаковых событий. Именно поэтому точная детерминация явлений и событий решительно невозможна. Жизнь сознания неразличима на дискретные состояния. Я есть единство в становлении. Поэтому там, где нет ничего тождественного, ничего нельзя предсказать.

Детерминисты, как и приверженцы теории свободной воли, делают ошибку, применяя к сознанию чуждые ему категории. Детерминисты ищут определенные причины поступка, единственным мотивом которого является сознание и вся история данного сознания. Единство становления дано в Я, и мы свободны только тогда, когда наши поступки выражают и излучают наше личное начало, персональность.

Итак, наши поступки зависят от нас, от того, что мы есть и чем стали. Если в поступках есть совпадение с нами, мы свободны. Ясно, что не всегда наши действия совпадают с сутью нашего Я, часто это только привычки, внешние феномены, которые, кстати, вполне предсказуемы. Чем мы более поверхностны, чем более похожи на веши, тем более предсказуемы наши действия. И наоборот: чем более мы углубляемся в себя, тем мы менее предсказуемы, тем мы неожиданнее.