Западная война

Адмирал скосился на командира корабля. Русского офицера, происходящего из Абиссинии. Чернокожий такой. Кучерявый. Рядом стоял старший офицер – бурят. Главным артиллеристом был славянин откуда-то из-под Рязани, а за механизмы отвечал немец… русский немец, чьи предки ещё во времена Петра Великого перебрались в Россию. В деле борьбы за живучесть распоряжался татарин. Корабельным врачом оказался одесский еврей, а главным связистом был вообще мексиканец. И так весь корабль. И так весь флот… Император собирал со всего мира самородки и таланты, стараясь дать им возможность реализоваться.

Дико. Странно. Непривычно. Хэйхатиро просто не мог к этому столпотворению народов привыкнуть. Все европейские страны энергично строили экзальтированный национализм, а тут… тут все были русскими независимо от национальности. Особенно Того нервировал этот художник австрийского происхождения, что находился на его корабле. Он должен был во время выходов флота руководить работой команды кинооператоров-документалистов и производить зарисовки эскизов для перспективных картин. Адольф Хитлер… Хэйхатиро он пугал и раздражал, но приказ Императора Того не обсуждал. Понадобился тому зачем-то этот неврастеник – значит, пусть будет…

Немцы и русские заметили друг друга почти одновременно. По дирижаблям, что выдавали их местоположение. Поэтому двигались удачно сходящимися курсами. 1‐й Балтийский флот предлагал им повоевать в линии, закладывая свой манёвр? Пожалуйста. Немцы не против. Ведь они обладали радикальным численным преимуществом. Почему нет? Как же они станут отказывать своему противнику в столь самоубийственном для него предложении?

– Сто двадцать кабельтовых, – доложили с дальномера.

Фридрих фон Ингеноль задумчиво потёр переносицу.

– Странно.

– Что странно, господин адмирал?

– Они знают, сколько нас и какие характеристики у наших кораблей. Но они не отворачивают и не уходят. Почему?

– Может, им нужно хотя бы обозначить бой? – пожав плечами, произнёс командир германского линкора. – Может быть, они не могут уйти просто так.

– Может быть… может быть… Кстати, вам не кажется, что они нас опережают? И довольно существенно.

– Опережают? – удивился его визави.

– Так точно, – передали с дальномера. – Опережают.

– Какова их скорость? – напрягся адмирал.

– Примерно порядка двадцати восьми – тридцати узлов, – спустя некоторое время передали с дальномера.

– СКОЛЬКО?! – ахнули все на мостике.

– Уточнить! – рявкнул фон Ингеноль.

Но уточнение не помогло. Даже напротив, ухудшило оценку, так как дальномерщики сумели точнее посчитать угловое смещение. Русские линкоры действительно шпарили со скоростью порядка тридцати узлов. И это были не линейные крейсера, а именно линкоры. Причём, судя по всему, крупные. Заметно крупнее германского флагмана.

– Но… но как? – только и смог из себя выдавить командир корабля, не веря ни своим глазам, ни ушам, ни тем злодеям, что сидят на дальномере.

– Я бы сам хотел знать, как это могло получиться… – пожевав губы, произнёс адмирал.

– Получается, что мы оказались в ситуации, в которой побывал десять лет назад сам адмирал Того, – ахнул кто-то из офицеров на мостике.

– Разговорчики! – рявкнул раздражённый адмирал: ему и самому пришли в голову такие мысли.

Того же, опережая ордер противника, постоянно лавировал в коридоре из пяти кабельтовых на случай, если немцы начнут стрелять. Сам же он стремился выйти на траверз германских линейных крейсеров и пощупать их за мягкие места.

Час спустя манёвр был выполнен и началась пристрелка.

К этому моменту немцы успели понести первые потери – дирижабль. Их эскадренный дирижабль, что сопровождал Ингеноля, попытался сблизиться с русскими кораблями и попал под достаточно жёсткий зенитный огонь. Ну как зенитный? Каждый линкор типа «Эрос» нёс по десять 127‐мм пушек на борт в двухорудийных башнях. Они не только были хорошо механизированы, но и давали большие углы возвышения – вплоть до восьмидесяти градусов. При этом для управления универсальной артиллерией использовался свой ЦУА[30] – по одному на борт. И вот он был адаптирован к ведению огня не только по морским, но и по воздушным целям. Так что бедный дирижабль растерзали сразу, как только он вошёл в зону поражения. Перед ним возникла натуральная стена взрывов, и он, превратившись в решето от шрапнели, рухнул в море.

Бульк, и всё.

Русский же дирижабль шёл выше, так как имел не только герметичную кабину, но и индивидуальные дыхательные приборы. Поэтому он находился за пределами поражения германской зенитной артиллерии: для неё приспособили старые 37‐мм и 47‐мм морские пушки – они просто до него не добивали.

Началась перестрелка главным калибром.