Западная война

Фрегаты же, корветы и эсминцы в сражении не участвовали, выступая средством сдерживания. По сумеркам они выдвинулись вперёд, но так и не сцепились. Хэйхатиро не видел смысла в героической драке лёгких сил. Каждый из флотов своё слово уже сказал. И лишние жертвы были ни к чему. Особенно среди его подчинённых.

А вот немцы об этой позиции ничего не знали. Поэтому всю ночь предпринимали манёвры уклонения от всяких пригрезившихся им миражей и боялись чихнуть, опасаясь привлечь внимание. Так что наутро Флота Открытого моря не было. Просто не было какое-то время. Так как все корабли разметало кого куда. Фридрих фон Ингеноль был тяжело ранен. Командование принял Райнхард Шеер, но и он получил неприятное ранение. Поэтому осуществлял руководство без должного рвения и сноровки…

Впрочем, это было уже не важно. Силы сторон разошлись по своим углам в ожидании нового раунда переговоров.

Глава 5 1914, апрель, 12, Санкт-Петербург – Берлин

Раннее утро.

Николай II свет Александрович стоял у большой карты мира и вдумчиво изучал значки на ней. Где какие войска стоят. Где какие стратегические заводы или фабрики расположены. Где прямо сейчас находятся лидеры стран, их министры иностранных дел или просто важные фигуранты. Ну и так далее. Обычно каждый вечер карту приводили в актуальное состояние. Но так было раньше. Теперь её обновляли трижды в сутки, чтобы отслеживать ситуацию на фронте и в мире. Николай ужасно не хотел за разбирательством каких-то локальных задач упустить что-то глобальное, что-то действительно важное. Поэтому регулярно посматривал на карту и оценивал расположение фишек всех игроков этой большой игры. Вёл своего рода шахматный турнир по переписке.

– Медленно ракеты уплывают вдаль, – тихо мурлыкал себе под нос Император известную в XXI веке пародию на «Голубой вагон», изучая в это утро обстановку, – встречи с ними ты уже не жди. И хотя Америки немного жаль, у Европы это впереди…

– Что ты там бормочешь? – спросила Клеопатра. – Я ничего не слышу.

– Да так, песенку одну дурацкую вспомнил.

– Что за песенку? Я такой мотив не припомню.

– Глупости. Не обращай внимания, – отмахнулся Император, понимая, что заболтался.

– И всё же. Это что, твоё? Ты что, стихи начал писать?

– Я?! С чего ты взяла?

– Почему бы и нет? Пожалуйста. Прочитай. Не стесняйся.

– Да ну, – снова отмахнулся он, вспотев.

– Почему? Никогда бы не думала, что сочиняешь стихи. Мне правда очень интересно.

– Это дурной стишок.

– Но стишок. Ну хорошо. Расскажи другой. Который лучше.

– Другой? Ну… хм… – Он призадумался.

Почему он вдруг вспомнил эту дурацкую песенку? Секунда. Другая. И его накрыло каким-то иррациональным потоком эмоций. Ему вдруг стало больно и обидно за свою страну. Ту страну, которая осталась там… в прошлой жизни. Николай никогда не относился к тем людям, что любили похрустеть колхозной или французской булкой на завалинке, причитая о том, какую страну они потеряли. Нет. Ему вдруг почему-то стало просто обидно. Словно его страна проклятая. Потрясение за потрясением. Удар за ударом. Беда за бедой. То царь дурак. То революционер не лучше. То свои постарались. То враги отличились. И так далее. Куда ни плюнь – или рукав порван, или сапог в дерьме.

Кто виноват? Что делать? Его эти вопросы давно уже не интересовали. Он прекрасно понимал, что просто так звёзды легли. Роли случая и личности в истории были абсолютны, по его мнению. И чем больше веса у личности, тем сильнее она влияет на историю и тем мощнее через эту личность сказывается Господин Великий случай. Произошло то, что могло произойти. Могло. Нет, не было и не будет ничего предопределённого в развитии держав и цивилизаций. В его представлении они собирались как генетический код – случайно, набираясь из чудовищного спектра возможных вариантов и комбинаций. И связи порой было совершенно невозможно предсказать. Вот поел в Ухани китаец Сяолун супа из летучей мыши, а в Москве из-за этого, спустя несколько месяцев, оштрафовали бомжа Василия за нарушение режима самоизоляции на дому[32]. На первый взгляд бред. Но факт. И таких неочевидных вещей в мире много. Николай не считал это хорошим или плохим. Он принимал это как данность. Своего рода проявление случайности. Но при этом он старался. Все эти двадцать пять лет старался, чтобы, вопреки случайностям, столкнуть Россию с мрачной тропинки, по которой она бежала в той, прошлой жизни. И у него получалось. Но ему всё равно… Столько боли. Столько крови. Столько проблем. Не здесь. Там… в другой жизни. Но из памяти-то это никуда не делось. Конечно, имелись страны, хлебнувшие «субстрата» побольше. Есть на планете места, по сравнению с которыми все невзгоды, обрушившиеся на ту Россию из прошлой жизни, лишь лёгкий бриз, заносящий аромат ближайшей выгребной ямы. Но легче от этого понимания ему не становилось.