Западня

Но ее милость страшно разозлилась, узнав о бегстве сына с лаэйрой и об убийстве Бретты. Орала на Регорса так, словно была скандальной торговкой с городского рынка, а он — мелким воришкой, укравшим у нее пучок редиски. В запале Юнгильда проговорилась насчет своих истинных планов, в единый миг свергнув несчастного генерала с вершины хрустальной башни его иллюзорного замка в глубокий ров, наполненный нечистотами.

А немного поостыв и спохватившись, несказанно изумилась, обнаружив перед собой предусмотрительного, бдительного и непоколебимо уверенного в правоте своих действий командующего армией вместо готового ради нее на все наивного солдафона. Она пыталась рыдать и взывать к его былым чувствам, но генерал уже совершенно прозрел и лезть в пучину розового тумана более не желал. Да и не смог бы, острая боль от сознания своего предательства отравляла каждый миг его существования.

И она только многократно усилилась после того, как вернулся с пустыми руками отряд гвардейцев, взятый Меркелосом для поимки беглецов. С того дня по казармам пошли гулять рассказы о последних словах герцога, загнанного вместе с молодой женой в непроходимое ущелье. Выслушав их от верного шпиона, Регорс побелел как стенка и с того момента надеялся только на чудо, отправив на поиск господина и его жены отряд лучших следопытов. Однако они не обнаружили ни малейших следов не только герцогской четы, но и трупа советника Меркелоса, оказавшегося тайным шпионом Юверсано.

Длинный и широкий стол в столовой был уже накрыт, и в стоявших с торца креслах, которые, но правилам, предназначались правящему герцогу и его супруге, сидели ее милость Юнгильда дэй Крисдано и Лархой, разодетые, как на торжественный прием.

— По-моему, ваша матушка не поверила в вашу подлинность, — скорбно произнес Зрадр и огорченно вздохнул.

В тот же миг кресла герцогини и ее младшего сына приподнялись и легко перелетели к одной из боковых сторон, оставляя во главе стола свободное место, куда догадливые слуги тотчас поставили два других кресла.

Хатгерн твердым шагом прошел к своему месту, уселся, и устало предложил спутникам:

— Устраивайтесь, друзья мои, где вам удобнее.

— Вы не желаете поцеловать руку вашей матушке, ваша милость? — едва придя в себя, оскорбленно осведомилась Юнгильда, неприкрыто сверля недобрым взглядом устраивающихся вокруг сына людей. — Боюсь, ваша поездка нанесла урон вашим манерам.

— Пока не желаю, — сухо ответил Харн, не обращая внимания на подколку, — сначала выясню, кто рассыпал в моих комнатах яд. И вам придется обходиться без моих поцелуев весь остаток жизни, если дознание приведет к вам.

— И какой же там был яд? — с холодной усмешкой осведомилась ее милость и поднесла к губам вилку с кусочком рыбы.

Даже не подозревая, какое потрясение вызвали в душе герцога эти слова и безразличие, с каким они прозвучали. Там рушились мосты и туманные замки, горели заповедные чащи и васильковые поля, пересыхали хрустальные родники и стремительные реки, превращались в пыль города и скалы.

Все то незыблемое, с чем отождествляются в сознании людей священные слова «семья» и «родительская преданность». Драгоценные реликвии, ради которых люди идут в бой, на подвиги и в дальние странствия и к каким надеются однажды вернуться.

Много лет Харн надеялся, что и у него все это есть, а вот теперь вдруг ясно понял, как глубоко обманывался. Судьба дала ему многое: знатность и титул, богатство и герцогство, но жестоко обделила, лишив одной из важнейших для человека вещей — материнской любви.

Ни одна женщина, которую он знал, не стала бы так равнодушно кривить губы и спокойно смаковать рыбу, узнав о рассыпанных в комнатах сына ядовитых зельях. И это безразличие давало ему право на такую свободу в принятии решений, о какой он и близко не помышлял всего несколько минут назад.

— Вам лучше знать, ваша милость, — вернул герцогине едкую усмешку дракон, — ведь именно вы запретили входить в покои вашего сына слугам и стражникам. И кроме вас, никто не знает тайных ходов и не может попасть в закрытые комнаты. А кроме того, ваши сундуки и шкатулки воины Регорса наверняка не обыскивали, как у всех остальных.

— Ее милости не нужно было прятать яды и зелья в сундуках, — негромко сообщил Меркелос, скромно устроившийся в самом конце стола, — ей доставляли снадобья, оружие и амулеты спрятанными в статуэтках из мангрового дерева.

— Он говорит правду, — коротко сообщил герцогу Зрадр.

— С каких пор тут верят шпионам и предателям? — бросив вилку, гордо выпрямилась Юнгильда. — И кто эти дурно воспитанные люди?

— Это мои друзья, и в отличие от вас они замечательно воспитаны, — сухо прервал герцогиню Хатгерн, — так как никогда не предавали ни родину, ни своего собственного сына. Даже Меркелос, как ни печально.