Последним, что увидел Михаил, закрывая за гостями дверь, был отчаянный, зовущий взгляд Милены. Но что он мог сделать? Броситься за ними, отбить дочь у матери? Он закрыл дверь и с тяжелым сердцем прошел в комнату, которую две ночи занимала Милева. Убрал с тахты уже ненужное постельное белье, связал его в узел, отнес в ванную. За эти три месяца он ни разу не устраивал большой стирки, и теперь вся ванная была завалена такими узлами. Когда-нибудь все-таки придется стирать, хотя чистого белья в шкафу оставалось еще порядочно. Люба ничего с собой не взяла. Ушла из дома, как из дешевого гостиничного номера, хотя прожила здесь немало лет…
Он вернулся в бывшую Дашкину комнату, сел на тахту. У него в сознании как-то странно путались эти две женщины — такие непохожие. Бывшая жена и Алла. То мягкие, как воск, приветливые, с такими милыми улыбками… То резкие, с ненавидящими взглядами, готовые отпустить незаслуженные оскорбления. Странно — сейчас ему было так обидно, как будто от него во второй раз ушла жена.
На столе он заметил расческу Милены, резинку для волос и толстую книгу в суперобложке. Эту книгу Милена принесла из дома в своем рюкзаке и читала по вечерам, перед сном. Она объяснила ему, что здесь напечатана та самая пьеса, которую ставили в театре-студии «Жест».
Михаил взял со стола книгу, перелистал, нашел пьесу. В этом переводе она называлась «Шелковый фонарь».
Он начал читать и понемногу увлекся. Сюжет был ему знаком — как-никак, он три раза видел эту постановку. И Михаил все больше удивлялся, какое храброе дело затеяла Ирина с этой пьесой! Дочитав до того места, когда к молодому самураю приходит призрак умершей девушки, Михаил остановился. В комнате было темновато, за окном давно уже опустились сумерки. Он зажег лампу над тахтой — маленький белый фонарик на чугунной лапке.
Невольно улыбнулся — в пьесе только что был зажжен другой фонарь — тот, который зажигают, чтобы заманить в дом души умерших родственников и знакомых. "Надеюсь, обойдемся без привидений, — подумал он. — Не хватает еще, чтобы явилась Ольга. А, вот и ее любимая роль.
Как там говорила Наташа? «Оля так мечтала играть призрак, это очень трогательно, в конце зрители плачут…»
Он обратил внимание на то, что все слова призрака были отчеркнуты простым карандашом. Кто сделал эти пометки? Вряд ли Милена,.. Скорее всего, пометки сделала первая хозяйка книги, Ольга, когда еще не потеряла надежду получить вожделенную роль. А когда ей отказали — гордо ушла.
«Представляю, как она возненавидела девушку, которая получила эту роль, — подумал Михаил, откладывая книгу и гася фонарик. Глаза у него слипались. — Кто там играет призрак? Маленькая такая девчушка, я помню е… Жалко, Ирины нет, а то бы я спросил…» Мысли уже начинали путаться, он засыпал. И вдруг, будто сквозь серую пелену, он увидел заключительную сцену из спектакля — самую эффектную, которая поразила его, пожалуй, даже немного шокировала. Сцена погружена в темноту, на заднем плане светится большое желтое окно, а на его фоне четко, как в театре теней, обозначаются два силуэта — молодой самурай обнимает склонившийся к нему скелет.
В этом месте зрители обычно издавали стонущий вздох. На этом пьеса кончалась — довольно неожиданно, конечно, на взгляд европейского зрителя, привыкшего к какой-то морали в конце, к известному хеппи-энду. Разумеется, скелет играла уже не девушка. Это был самый обыкновенный школьный скелет из кабинета анатомии. Как ни смешно, мужской. Ирина сообщила ему, что скелет был одолжен для спектакля одной старой подругой.
«Тьфу, что мне в голову лезет! — рассердился Михаил, с усилием садясь на тахте и протирая глаза. — Размечтался о скелетах на ночь глядя…» Он перешел в другую комнату на свою собственную постель и вскоре уснул.
Глава 14
Эта суббота была нерабочая. Проснувшись, он долго лежал на спине, жмурясь от бьющего в окно солнца. Вчера Михаил так поспешно лег спать, что забыл задернуть шторы. Сны ему снились какие-то дикие, и, однако, Михаил выспался. Хотел было окликнуть Милену — за два дня у него уже выработалась привычка звать девочку завтракать… И осекся. Да, Милена теперь дома.
Эта мысль испортила ему настроение, и он позавтракал без аппетита. Мысли все время возвращались к этой девочке с затравленным и все-таки гордым взглядом. «Лучше бы Дашка была такая, а то ведь размазня-размазней», — подумал он, допивая на балконе кофе. Солнце сегодня было просто ослепительное. Михаил полил землю в ящиках, где посадил укроп и петрушку. Передвинул столик в тень.