Западня

Боже милостивый, какое зрелище! Жервеза остановилась как вкопанная. Стены были сплошь обиты чем-то мягким; на полу лежали в два ряда тюфяки, а в углу валялся матрац и подушка, — больше в палате ничего не было. Вот здесь-то и плясал и вопил Купо. Прямо-таки карнавальный ряженый, но ряженый не смешной, а страшный, в лохмотьях, судорожно дергавший руками и ногами. Забавного в нем не было ничего, ровно ничего! А от его жуткой пляски волосы становились дыбом. Да и нарядился-то он выходцем с того света! Черт побери, какие прыжки! Он натыкался на закрытое тюфяком окно, пятился, отбивая такт руками, и так отчаянно тряс ими, словно хотел оторвать их и швырнуть вам в физиономию. В кабаках встречаются шутники, подражающие этой пляске, только подражают они плохо, — надо видеть пьяницу в белой горячке, чтобы понять, как здорово это получается. И музыка тоже у них особенная — беспрерывные вопли, словно перебранка на карнавале или хриплый вой, похожий на рев тромбона, который часами вырывается из широко открытого рта. Что до Купо, то он выл, как пес, которому перебили лапу. Словом, оркестр, валяй громче! Кавалеры, приглашайте дам!

— Господи боже, что это с ним?.. Что с ним такое? — повторяла Жервеза в ужасе.

Студент-медик, толстый розовощекий блондин в белом халате, спокойно сидел на стуле и что-то записывал в тетрадь. Случай был любопытный, и студент не отходил от больного.

— Побудьте здесь немного, если хотите, — сказал он прачке. — Но стойте тихо… Попробуйте заговорить с ним, только вряд ли он вас узнает.

В самом деле, Купо, казалось, даже не заметил жены. Она плохо разглядела его вначале — так сильно он дергался. Но когда она посмотрела на больного вблизи, сердце у нее упало. Возможно ли, чтобы у ее мужа было такое страшное лицо, налившиеся кровью глаза и запекшиеся губы? Если бы Жервезе не сказали, что это Купо, она б его не узнала. К тому же непонятно, почему он все время строил гримасы: кривил рожу, морщил нос, втягивал щеки — не лицо, а звериная морда. Он был так разгорячен, что от него шел пар, кожа блестела, как лакированная, а пот катился градом. И, несмотря на эту шутовскую пляску, чувствовалось, что ему плохо, голова у него отяжелела, а руки и ноги болят.

Жервеза подошла к студенту-медику, который выстукивал пальцами какой-то мотив на спинке стула.

— Скажите, сударь, на этот раз он серьезно болен?

Тот молча кивнул головой.

— Скажите, что это он болтает? Слышите?

— Он говорит о том, что ему мерещится, — прошептал молодой человек. — Тише, не мешайте мне слушать.

Купо что-то бормотал прерывающимся голосом. Однако в его глазах прыгали веселые огоньки. Он вертел головой и расхаживал по палате, словно гуляя в Венсенском лесу.

— До чего же здесь занятно, до чего шикарно… — говорил он сам с собой. — Кругом балаганы, как на ярмарке. И музыка задорная! Ну и гулянка, пир горой! Они там прямо на голове ходят. А, вот и иллюминация! Красные шары поднимаются, летят все выше!.. Ой-ой, сколько фонариков под деревьями!.. Хорошо здесь! Вода брызжет повсюду, фонтаны, водопады… Вода поет, как детишки в церкви… А фонтаны-то, загляденье!

Он вытягивал шею, словно прислушивался к тихому журчанью воды, и с удовольствием вдыхал воздух, наслаждаясь свежей водяной пылью воображаемых фонтанов. Но лицо его постепенно менялось, и вскоре на нем отразился ужас. Он согнулся и стал быстро бегать вокруг палаты, глухо бормоча угрозы.

— Опять здесь эта шайка!.. Так я и знал… Молчать, сволочи! Смеяться надо мной вздумали?! Это назло мне вы пируете и орете со своими шлюхами… Я вас изничтожу в вашем балагане!.. Оставьте меня в покое, черти окаянные!

Он сжал кулаки, потом хрипло вскрикнул и побежал еще быстрее, пригнувшись к самому полу. Зубы у него стучали от безумного страха.

— Хотите, чтоб я утонул? Нет, я не брошусь в реку!.. — бормотал он, заикаясь. — Напустили тут воды… Нет, я не брошусь!

Водопады отступали при его приближении и надвигались, когда он пятился. Вдруг он тупо огляделся и прошептал еле слышно:

— Вот так штука, они подкупили врачей — все против меня!

— Я ухожу, сударь, до свиданья! — сказала Жервеза студенту-медику. — Сил моих больше нет, приду в другой раз.

Она и вправду вся побелела. Купо, потный, измученный, все так же скакал от окна к матрацу, от матраца к окну. Тут Жервеза убежала. И хотя она стрелой неслась по лестнице, отчаянные вопли мужа преследовали ее до самого низа. Боже мой, как хорошо на улице! Наконец-то можно вздохнуть.