Западня

Глаза Купо были закрыты, но все лицо судорожно подергивалось. Во сне он был еще ужаснее: обессиленный, с отвисшей нижней челюстью, похожий на мертвеца, которого и в могиле преследуют кошмары. Но тут врачи обратили внимание на его ноги и с интересом склонились над больным. Ноги продолжали дергаться. И хотя Купо спал, его ноги плясали. Сам хозяин мог храпеть сколько его душе угодно, это их нисколько не касалось: они делали свое дело и танцевали так же, как раньше, не медленнее, не быстрее. Настоящие механические ноги, которые дрыгают несмотря ни на что, стоит только их завести.

Жервеза увидела, что врачи ощупывают ее мужа, и ей тоже захотелось его потрогать. Она тихонько подошла к больному, приложила руку к его плечу и на минуту замерла. Господи, что это делается у него внутри? Там все содрогается, кажется, кости и те прыгают. Дрожь появляется неизвестно откуда и волной проходит под кожей. Слегка надавив на тело рукой, Жервеза почувствовала, что все оно трепещет от боли. По нему пробегает легкая судорога, точно рябь, которую гонит ветер по поверхности реки, но внутри, видно, творится что-то страшное. Да, там идет дьявольская работа, как будто крот роется в глубине. Проклятое зелье «Западни» пропитало все тело Купо и скоро доведет свою работу до конца: разъест, разрушит свою жертву, и пьяница, извиваясь и корчась, отправится на тот свет.

Врачи ушли. Через час Жервеза, которая осталась подле мужа со студентом-медиком, повторила шепотом:

— Сударь, сударь, что с ним? Он умер?

Но молодой человек, пристально наблюдавший за конечностями умирающего, отрицательно покачал головой. Голые ноги все еще плясали. Они были не очень чистые, с длинными черными ногтями. Время шло. Вдруг ноги вытянулись и застыли. Тогда студент обернулся к Жервезе и сказал:

— Кончено.

Только смерть остановила эту страшную пляску.

Вернувшись на улицу Гут-д’Ор, Жервеза застала у Бошей кучу взволнованных кумушек, которые тараторили без умолку. Прачка подумала сперва, что они ждут ее, как и накануне, чтобы узнать новости о Купо.

— Скапутился, — спокойно сказала она, открывая дверь. Лицо у нее было измученное, отупевшее.

Но никто ее не слушал. Весь дом был в волнении. Ну и дела! Пуассон подкараулил свою жену с Лантье. Точно еще ничего не было известно — каждый рассказывал историю на свой лад. Словом, Пуассон свалился нм как снег на голову в ту минуту, когда они его совсем не ждали. Кое-какие подробности дамы передавали друг другу шепотом, поджав губы. Такое зрелище даже невозмутимого Пуассона вывело из себя. Этот молчаливый человек, который всегда ходил навытяжку, словно аршин проглотил, принялся реветь и метаться, как тигр. Потом все смолкло. Лантье, как видно, объяснился с мужем. Но все равно так дальше продолжаться не может. И Бош объявил, что официантка из соседнего ресторана решила снять лавочку Виржини и открыть в ней торговлю потрохами: пройдоха Лантье обожает потроха.

Увидев, что в привратницкую пришли г-жа Лорийе и г-жа Лера, Жервеза вяло повторила:

— Скапутился… Боже мой, ведь он целых четыре дня вопил и бесновался…

Тогда обеим сестрам ничего не осталось, как вытащить носовые платки. У Купо было много недостатков, что и говорить, но он все же их родной брат. Бош пожал плечами и заявил громогласно:

— Ба, подумаешь, одним пьяницей на свете меньше!

Отныне Жервеза стала часто забываться, и соседи потешались, глядя, как она изображает Купо. Просить ее уже не приходилось, она охотно давала представление: дергала руками и ногами и вскрикивала, сама того не замечая. Видно, она заразилась этим в больнице святой Анны: слишком долго глядела там на мужа. Но Жервезе не повезло, она не подохла так скоро, как Купо. Она только дергалась с обезьяньими ужимками, и мальчишки на улице швыряли в нее кочерыжками.