Западня

Бирюков глухо кашлянул. В его взгляде Егоров уловил настороженность.

— Ты пришел оттуда? — спросил Бирюков, как бы заново присматриваясь к сидящему перед ним молодому парню. «Уж не хитро ли это расставленная ловушка? — как бы спрашивали его глаза. — А не из гестапо ли ты, братец?»

Егоров уловил перемену настроения.

— Федор Михайлович был ранен в грудь, — сказал он, — у самого входа в катакомбы. Его удалось вынести из-под огня…

— Ну, а как пленные?.. Их-то удалось спасти?

— В основном всех… Трое убиты… Пять ранены…

— Так… Так… — Бирюков прищелкнул языком. — Этот эшелон как раз моя бригада формировала. Среди пленных было много доходяг.

— Да уж, они не в лучшем виде…

Снова помолчали.

— Ну ладно, выкладывай, — сказал Бирюков, — что у тебя.

Егорову вдруг пришла идея: нельзя ли при помощи Бирюкова упростить задачу? Отказаться от всей сложной цепи Бирюков — Тюллер — Петреску и еще от кого-то, пока неизвестного, кто поможет Тоне поступить на работу в порт. Может быть, достаточно одного Бирюкова? Да и дело для Тони нужно не бог весть какое: стать посыльной или уборщицей. Главное — постоянный пропуск в порт и право появляться на разных причалах по своим служебным обязанностям. А сколько солдат и офицеров прибыли последним рейсом из Варны, сколько танков, орудий выгружали из трюмов на берег, не очень сложно запомнить, так же как и название корабля, и время, когда он покинул порт. Нет, совершенно не надо проникать в сейфы во вражеском штабе, чтобы овладеть строго оберегаемыми секретами. Достаточно одного внимательного опытного взгляда, и короткая сводка, переданная через линию фронта, поднимет в воздух звено бомбардировщиков, которые найдут в открытом море свою цель.

— Можно устроить в порт одну девушку? — спросил Егоров.

— Девушку? Это какую же?.. Не ту ли, что он ко мне присылал, когда эшелон освобождали?

— Ту самую, — сказал Егоров.

— Помню. Славная… Ну, как, сумела она тогда топоры в машины забросить?

— Забросила! — Егорову доставляло удовольствие слышать, как незнакомый человек тепло говорит о Тоне.

— Так что же нужно сделать? — деловито переспросил Бирюков.

— Устроить ее на работу в порт. На любую… Конечно не мешки таскать.

— Задачка.

— А как у нее с документами?.. — спросил Бирюков. — В отделе кадров порта сидят такие мерзавцы, где они только таились, когда Советская власть тут была? Чуть маленькое подозрение — сразу «стучат»… И забирают в гестапо… — Бирюков взглянул на часы. — Опаздываю уже на десять минут!..

— Подожди! — сказал Егоров. — Тогда давай решать иначе… Ты знаешь Тюллера?

— Нет.

— Он работает художником в театре. Пойди к нему, передай привет от Федора Михайловича и спроси, как я могу с ним увидеться. Скажи, что его хочет видеть очевидец того, что произошло на берегу. Он все поймет… Что говорят в городе о Люстдорфе?..

— Что там была какая-то перестрелка… Говорят, напали на немецкий штаб?

— Да не на штаб, — усмехнулся Егоров, — там у одного немецкого полковника было нечто вроде свадьбы, ну и…

— Понимаю!.. — Бирюков вновь взглядом ощупал его плечо. — Значит, во время этого дела тебя и царапнуло?

— Нет, не совсем там, — сказал Егоров; он решил, что не будет сообщать Бирюкову излишние подробности. — Ну как же?.. Можешь помочь?

— А ты где будешь ждать? — спросил Бирюков и, прочитав во взгляде Егорова безмолвную мольбу, строго сказал: — Ну ладно, оставайся!.. Но никуда до моего возвращения не выходи. К окну не приближайся… И вообще веди себя тихо, как мышь… А захочешь есть, в шкафу под окном вареное мясо, соленые огурцы, хлеб в буфете. После работы зайду в театр… Очевидно, все же до комендантского часа вы встретиться не сумеете. Придется тебе тут заночевать.

Бирюков вышел во двор, и, приподнявшись, Егоров видел в окно, как он идет к воротам, твердо ступая сильными ногами. Во всей кряжистой фигуре Бирюкова было что-то надежное, такие не предают.

А потом он долго сидел в тишине, прислушиваясь к монотонному звуку капель, падающих из крана на кухне.

Проснулся он поздно вечером, когда его растормошил Бирюков. Проспать почти десять часов, да еще днем!.. Ну и ну!.. Он пошевелил плечом, боль как будто бы поутихла…

— Прихватила меня какая-то холера!.. — извиняющимся тоном сказал он, присаживаясь на диване. — Никогда еще днем не спал.

— А я очень люблю, особенно после обеда, — улыбнулся Бирюков. — Да разве при такой жизни поспишь!.. Ну, был я у Тюллера в театре… Обходительный мужчина. Он что, немец?..

— Да, из колонистов.

— Чем-то очень расстроен… Говорит, согласен встретиться завтра в десять утра в сквере у вокзала. Ты его знаешь?

— Узнаю!.. Мне о нем много рассказывали.

— Когда я сказал ему насчет берега, он даже в лице изменился.

— Да уж! — Егоров сумрачно помолчал: он никогда не сможет признаться Тюллеру, что убил его дочь, но должен сказать правду, которая если не облегчит его душевное состояние, то, во всяком случае, снимет с совести тяжелое чувство личной вины. — Ну, как дела в порту? — спросил он.

— Судя по приметам, у немцев дела неважны. Раненых много грузят.

— А хлеб?