Западня

— Куда вас черт понес? Сейчас же назад! — крикнул чей-то хриплый голос, и как ни были напряжены нервы Тони, она узнала голос Корнева.

— Стойте! Там же противник! — закричало еще несколько голосов.

Тоня оглянулась, что-то сказала Леону и стремительно бросилась к подбитому немецкому танку, застывшему среди поля. Леон устремился за нею, полностью подчиняясь ее командам.

Едва они один за другим свалились на землю, под надежную защиту стальной махины, как с опушки в их сторону ударил крупнокалиберный пулемет. Пули дробно стучали о броню.

Леон, лежа на боку, разглядывал позиции немцев, стараясь разгадать, как они расположены.

— Не хватает, чтобы нас ухлопали свои, — проговорил он.

«Свои»!.. Тоня вгляделась в редкий кустарник, находившийся примерно в двухстах метрах от танка, и заметила нескольких солдат в серо-зеленых шинелях, которые выглядывали из-за укрытия. Один из них, приложив к глазам бинокль, старался разглядеть их в неверном свете занимающегося утра.

Немцы молчали. Очевидно, их озадачило поведение двух человек, появившихся перед их позициями, и они старались понять, куда эти люди направляются. Но теперь, когда по танку началась стрельба, поняли, что эти двое — перебежчики, и, чтобы им помочь, открыли бешеный заградительный огонь.

Четверть часа над полем стояла такая отчаянная стрельба, что и думать нельзя было подняться из-за танка.

Леон испытующе поглядывал на Тоню, которая молча смотрела куда-то вдаль, на серый горизонт, и о чем-то напряженно думала.

— А ты смелая девушка, Тоня! — вдруг по-русски сказал он.

Она равнодушно скосила в его сторону глаза.

— О! — удивился Леон. — Тебя даже не поразило, что я говорю по-русски?

— Я поняла это в первый вечер, — спокойно сказала она. — Но больше никто этого не узнал — я молчала.

На ее счастье, низко над головой просвистела мина, пущенная немцами, и она невольно уткнулась лицом в землю, это же сделал и Леон. Мина оглушительно взорвалась где-то позади танка. А когда вновь стало относительно спокойно, Леон уже забыл о своем вопросе.

Некоторое время они не говорили больше ни слова.

— А все-таки зачем ты со мной идешь? — спросил Леон, дотрагиваясь до ее плеча. (Она вновь посмотрела на него и встретилась с его беспокойным взглядом.) — Зачем? — повторил он.

— Но я же спасла тебя, — сказала она. — Один ты не сумел бы выбраться, ты бы погиб через пять минут после побега.

— Если я останусь жив, — проговорил Леон, — то буду за тебя молиться.

Тоня усмехнулась:

— Однако, когда я перевязывала твою рану, ты за меня не молился! Такое нес, что мне плакать хотелось!

— Черт побери! Долго они еще будут стрелять? — воскликнул Леон. Осколок мины ударился над его головой о башню танка и, отскочив, воткнулся в землю у его ног.

Тоня дотронулась до острого, отливающего голубоватым блеском края увесистого куска железа: угоди он на десять сантиметров левее, и этот их разговор был бы прерван навсегда.

— Горячий! — сказал Леон и тоже осторожно провел по краю кончиками пальцев. — Скажи, — вдруг спросил он, — где я был? Где меня допрашивали?

— В штабе дивизии.

— А почему меня не отправили в другой штаб?

— Все, что нужно, ты сказал и в этом.

Леон хмуро отвернулся и стал смотреть в сторону немецких позиций.

«Что делать?» — напряженно и беспокойно думала Тоня. Уж если человек, спасенный ею, задает вопросы, на которые трудно ответить, то что же с ней будут делать гестаповцы? Они наверняка начнут проверять ее со всеми строгостями.

Осколок притягивал ее взгляд. Впервые в жизни Она почувствовала себя способной убить человека. Сейчас она вновь начинала ненавидеть Петреску.

Он посмотрел на нее сощуренными глазами, и от этого пристального взгляда Тоне стало не по себе.

— Я верю тебе, — сказал Леон быстрым шепотом. — Теперь я верю тебе! Но ты глупая, глупая девчонка! Ты жертва войны. И я жертва войны. Мы ничего не можем изменить! Я всех обвел вокруг пальца. Я все слышал. Меня хотели убить!

Она строго крикнула:

— Замолчи! Ты лжешь! Ты не мог этого слышать!

— Нет, нет! — продолжал он. — Я тоже сумею защитить тебя. Я не оставлю тебя. Боже мой!.. — Он замолчал, облизнул запекшиеся губы.

— Болит голова?

— Очень.

Тоня вдруг с ужасом подумала, что Леон может умереть. Тогда все необычайно усложнится. Ей придется доказывать немцам, что она спасала румынского майора. Спасала, но не спасла! Ей, конечно, не поверят. Нет, он должен жить! Она должна довести его до немецких позиций, а там — что будет, то и будет…

Неожиданно для самой себя она вспомнила, что в кармане ее гимнастерки лежит пакет с немецкими марками. Несколько тысяч! Савицкий сказал, чтобы она убедила Петреску, будто украла эти деньги в штабе, и отдала бы их ему, потому что немцы румына не станут обыскивать.

— Леон! — позвала она тихо. — Спрячь вот это!

Он приоткрыл глаза и удивленно взглянул на тугую пачку сероватых купюр. Потом, ничего не спросив, сунул ее во внутренний карман кителя.

Совсем близко ударил взрыв, но у Леона даже не хватило сил опуститься на землю — он так и сидел, положив голову на звено ржавой гусеницы.