Западня для олигарха

Когда его босс начинал с Мариной вести умные разговоры – про айяндаков, про исторические события и переходил на сугубо научный, полный терминов и непонятных Тимофею определений стиль, он старался куда-нибудь уйти. Веток порубить или сухого хвороста для костра поискать, только чтобы не присутствовать при этом «безобразии». Ну, невозможно же такое слушать! Скука смертная, а эта парочка наслаждается дискуссией. «Как хорошо, что я университетов не кончал», – думал в такие моменты Тимофей и с утроенной энергией рубил ветки, которые ему совсем не мешали.

…К самому подножию горы подошли под вечер. Было еще светло, но чтобы обустроить место для стоянки, надо было торопиться. Тимофей дал всем задания: Троеглазову – рубить мягкие пушистые ветви, Марине – чистить картошку. Сам принялся разбирать палатку.

Местечко, где решили переночевать, ему не особенно понравилось, но более комфортного не нашлось. С тыльной стороны палатка упиралась в скалу, густо заросшую кустарником, с правой ее плотным кольцом окружали невысокие, молодые еще елочки, метрах в тридцати от которых протекала речушка. Слева была небольшая полянка, усеянная кустиками ароматной земляники. Здесь Тим в первую очередь соорудил подобие очага, возле которого уже суетилась Марина, а сам взялся ставить красивую ярко-синюю палатку. Троеглазов ушел за ветками и, чтобы держать его под контролем (вдруг заблудится!), Тимофей попросил его напевать или насвистывать какой-нибудь мотивчик.

Владлен Алексеевич посмеялся, но возражать не стал. Как только скрылся в ближайших кустах, стал насвистывать что-то трудновоспроизводимое. Марина тоже напевала себе под нос незамысловатую песенку, Тимофей с шумом и грохотом разбирал металлические конструкции, в результате чего могло показаться, что здесь остановилось не три человека, а гораздо больше…

Ощущение опасности, исходившей от этих громадных, безусловно, очень красивых, но таких чужих, неприступных гор, не покидало Тимофея. Признаться в этом боссу или, того хуже, Марине, он не осмелился – засмеют. Он то и дело оглядывался – казалось, что кто-то невидимый наблюдает за ними. Поэтому так сильно бренчал всем металлическим, имеющим способность бренчать, что только попадалось под руку.

«Вернемся домой, – рассуждал он, – обязательно схожу к врачу-невропатологу, или как они там называются. Пусть лекарства пропишет какие-нибудь, чтоб за каждым кустиком мне никто не чудился». Он и сам-то не мог понять, кого боится – живого человека или лесного чудища? «И это в мои-то годы! Позорище!»

Марина тоже неспроста напевала песенки. Ближе к вечеру ее стало охватывать беспокойство – приехали на самый край земли, бродим тут по нехоженым тропам, ищем какую-то старуху-колдунью… Жутковато, однако.

Только Троеглазов не испытывал никакого беспокойства. Напротив, он пребывал в состоянии, которое иначе чем эйфория назвать было нельзя. Ему хотелось не просто насвистывать, а свистеть подобно Соловью-разбойнику, петь во весь голос, а не напевать тихонько, как Марина. Ведь Сигора где-то здесь, она рядом, осталось только руку протянуть…

Троеглазов был рад – ему удалось улизнуть от Тимофея и Марины, остаться одному, чтобы вдали от чужих глаз пообщаться со своим сокровищем – Воителем. Он старался не показывать его спутникам, держал в потайном кармашке спортивного костюма. И хотя он чувствовал его присутствие на груди, очень хотелось посмотреть, подержать в руках этот маленький золотой талисман, «зарядиться» его энергией… Скоро, скоро все решится!

Он вернулся на место привала, когда стало совсем темно. Шел на запах дыма от костра и на звуки зычного голоса Тимофея. Когда он почти бесшумно подошел к костру, притихший помощник и Марина, что-то увлеченно рассказывающая, его появления даже не заметили. Он прислушался к рассказу Марины: