Западня для ведьмы

– Подумай о своей дурной жизни и о своих поступках, которые всем несли только зло и горечь, – собеседник поднялся со стула, смерив Дирвена неодобрительно-участливым взглядом. – Твоя пропавшая мать, твоя приемная родительница госпожа Хентокенц, шестнадцатилетняя песчаная ведьма, с которой ты закрутил грязную интрижку в ларвезийском духе, несчастная Флаварья, оскорбленная тобой Хенгеда, множество незнакомых тебе людей, которых ты убивал по приказу Ложи, словно играя в игрушки, – все они у тебя на совести, и никуда не денешься, ты за них в ответе. Вот о чем тебе сейчас надо подумать, а вовсе не о побеге.

Когда он вышел, Дирвен прошептал ему вслед: «Ну и пошел к поиметым демонам!» – а потом, уже без всякого куража, несчастно сгорбился и всхлипнул. Он чувствовал себя так, словно вся душа изъедена червями, и непрерывно там что-то копошится, грызет, саднит…

Про маму сказали, что в последний раз ее видели в Рунде три года назад, вскоре после того, как он сбежал за границу. Ей тогда сообщили, что он утонул. Первое время все и впрямь так думали. А если б он не скрыл, что он амулетчик, и не пустился вплавь через Бегону, Сонтобия Кориц никуда бы не пропала. От Рунды рукой подать до Пшорских гор… Поскольку ее потом искали, но не нашли, можно сделать вывод, что ее увели к себе пшоры.

И госпожа Хентокенц после его мнимой гибели была безутешна. И с Флаварьей он поступил чудовищно. И на любовь не способен. И саму Тавше прогневал до того, что схлопотал проклятие, – чем не доказательство его испорченности?

И нет на свете никого, кто мог бы от чистого сердца сказать ему спасибо за добро, не чувствуя никакой на него обиды: даже делая во время своих заданий что-то хорошее, он всегда проявлял заносчивость и непочтительность.

Тюремные маги воспользовались этим, чтобы заклясть цепи, которыми Дирвен был прикован за лодыжки к торчащим из стен кольцам – как объяснили, мера предосторожности, чтобы его не похитили те, кто не прочь свести с ним счеты. Вот на это самое и закляли: его ножные кандалы отомкнет сам Ферклиц (или кто-нибудь из его доверенных заместителей) – либо тот, кто сможет сказать Дирвену спасибо за доброе дело, не отягощенное какой бы то ни было обидой.

Из-за этой сволочной уловки не удалось его отсюда вытащить пробравшемуся в тюрьму агенту Ложи, который так и не сумел ничего поделать с кандалами, а потом набежала охрана, парня по-страшному избили и уволокли. На полу осталась кровавая полоса, ее затерли только на следующий день. После подумалось, что все это могло быть нарочно разыгранным спектаклем… А вдруг нет?

Однажды в камеру ворвались адепты Ктармы, заблокировали дверь изнутри и приготовились его пытать – за то страшное, что они с Эдмаром сотворили с Флаварьей, и за других ужасательниц Ктармы, убитых Дирвеном на боевых заданиях. С него собирались содрать кожу, но обошлось несколькими надрезами, охрана успела вовремя вынести дверь и спровадила опасных визитеров. Ферклиц после этого сказал, что только овдейские государственные службы смогут защитить Дирвена от мести Ктармы. Тоже смахивает на представление с целью его запугать – и тоже кто их знает. Убедишь себя, что оно понарошку, а потом окажется, что дело обстоит серьезней некуда.

И неужели мама в самом деле у пшоров? То-то маги Ложи так и не смогли ее разыскать…

Да еще попрекают его этой Хенгедой-Тамрилой, хотя она подло заманила его в ловушку и предала. Ферклиц говорит об этой шлюхе так, словно она Дирвену едва ли не нареченная невеста! Да еще, заводя о ней речь, смотрит этак выжидающе: чего, интересно, ждет? Неужели он считает, что Дирвен мог в нее влюбиться?

На душе невтерпеж тяжело, и в придачу никак не отделаться от ощущения, будто по ее закоулкам копошатся какие-то кусачие черви… Его околдовали – или это само по себе?

Он до сих пор держался на одном своем яростном, сквозь слезы, упрямстве, иначе сломался бы еще позавчера.

Господин Ферклиц, один из высших тайных магов-советников министерства благоденствия Овдейской державы, был вовсе не так невозмутим, как оно казалось измученному пленнику. Напротив, он пребывал почти в замешательстве, хотя страсть как не любил это словечко и это состояние. Не любил, но пребывал, чтоб демоны Хиалы побрали тех ларвезийских умников, которые обеспечили ему этакие палки в колеса.

Досаждало ему отнюдь не упрямство Дирвена: здесь-то все предсказуемо, все идет по плану, непрерывный нажим – и в конце концов избалованный своевольный поганец капитулирует, тогда можно будет приступить к дрессировке.