Лекарка уже успела обрадоваться: «Ну вот, конец бреду!», однако через минуту-другую снова зазвучали приглушенные торопливые голоса:
– Шевелитесь, лодыри, разбирайте камни, господин ждать не любит! А ну, сноровистей! Да берегитесь, чтоб не на головы…
«Что у них там за мышиный господин?» – заинтересовалась Зинта, но тут же спохватилась: еще не хватало потакать своему безумию!
Нужно принять меры, чтобы не рехнуться окончательно. С молитвой надрезать себе вену на запястье ножом Тавше – инквизиторы не посмели отобрать его у служительницы богини – и выпустить безумие прочь вместе с дурной кровью. Этот способ когда спасает, когда нет, по-разному бывает, душевные болезни – область темная, но это единственное, что сейчас можно сделать.
Лекарка вытащила из поясных ножен кинжал с неярко светящимся камнем на рукояти. Белесое мерцание предупреждало о том, что рядом находится кто-то из волшебного народца. Рядом?.. Да под полом же! Хороши маги-инквизиторы, если у них в подполье гнупи стаями шныряют! А с ее рассудком, стало быть, все в порядке.
Все смолкли, и тогда послышался требовательный старушечий голос:
– Госпожа Зинта, вы здесь?
– Я-то здесь, а вы убирайтесь отсюда, не то будете держать ответ перед самой Тавше Милосердной!
– Не сердитесь, госпожа Зинта, вам письмо!
В расцарапанную меж двух половиц щель просунулся белый кончик – зацепился, застрял, но через мгновение снизу вытолкнули весь бумажный прямоугольник целиком.
Зинта присела, разглядывая в полумраке конверт. Не подписан. Запечатан дорогим «перламутровым» сургучом, с изысканным узором на оттиске.
– Это вам от господина Тейзурга, – заговорщически проскрипели из щели. – Сломайте печать и прочитайте, да поскорее, покуда не развеялись чары господина, которые нас прикрывают.
Сургуч оказался приятно теплым. А кто другой бы взялся – наверное, опалило бы пальцы. Вскользь подумав об этом, лекарка развернула листок.
Без подписи.
Пока лекарка два раза перечитывала письмо, гнупи успели каким-то неведомым способом вырезать и выломать кусок пола. Круглая дыра. Ей в такую нипочем не протиснуться. Ребенок вроде Тимодии пролез бы, а из взрослых – разве что изящная, как побег тростника, Хеледика.
Из дыры выбралась подсаженная помощниками тухурва с веснушчатым морщинистым лицом, длинным, до верхней губы, крючковатым носом и паутинными кружевами на грязном сером чепце. Следом за ней полезли гнупи – хмурые, вислоносые, в зеленых и красных курточках с заплатками на локтях. Комната наполнилась запахом мышей, заплесневелого погреба и еще чего-то острого, кисловатого – должно быть, нечеловеческого пота.
Зинта отступила к стене, она впервые видела вблизи такое скопище представителей этого зловредного народца. Гости между тем втащили из подземелья объемистую продолговатую корзину с четырьмя ручками по бокам и привязанной крышкой.
– Это для вас паланкин, госпожа, – пояснила тухурва, ее зоркие черные глаза блестели, словно две мокрые смородины. – Выпейте вот это, да не забудьте сказать: «Со всем, что на мне есть», а то нам к священному ножу Тавше прикасаться не дозволено, да и в одежках запутаетесь.
Она извлекла из-за пазухи и протянула лекарке небольшой пузырек.
– Корзину вы зря принесли. Уж бегать-то я умею, хвала Тавше, от вас не отстану.
– Не зря, госпожа. После этого зелья вы можете с непривычки здравое человечье соображение потерять, все равно что захмелеете. Вдруг еще убежите незнамо куда, а мы не догоним, и господин потом убьет нас страшной казнью – он ведь так и сказал, что мы всеми своими потрохами за вас отвечаем. Потому, как хлебнете из этой склянки, полезайте в корзину, а мы крышку привяжем, чтобы чего не случилось, и сразу отсюда стреканем, не чуя пяток. По дороге самые быстроногие ребятушки четверками расставлены, только и ждут: которые утомятся, передадут ваш паланкин тем, кто со свежими силами.
«Ребятушки» глядели на Зинту снизу вверх угрюмо и воровато. Черная щетина, покрывающая их головы и загривки, напоминала сапожную щетку.
– Не мешкайте, госпожа, пейте. А письмо давайте сюда, я его съем, как велено господином.
И впрямь тянуть незачем. Отвинтив пробку, Зинта решительно произнесла: «Со всем, что на мне есть!» – и залпом выпила сладковато-пресное содержимое. Там был всего-то глоток. Тухурва и гнупи смотрели на нее во все глаза.