Западня глобализации

Гельмут Шлезингер и назначенный его преемником Ганс Титмейер вовсе не собирались жить с этим долгом и ожидаемым следующим раундом спекуляции, вследствие чего советовали французам признать себя побежденными. Им возражали, что проблема в конечном счете возникла из-за Германии. До позднего вечера воскресенья Ларозье и его правительство не прекращали давления на немцев, но тщетно. Около часа ночи, незадолго до открытия бирж в Восточной Азии, остальные члены ЕВС сообщили о своем решении позволить всем паритетам колебаться в диапазоне 15 процентов.

Так завершились 14 лет пакта о западноевропейской стабильности, ознаменовавшиеся дюжиной проигранных битв в его защиту, которые по самым скромным подсчетам обошлись европейским центральным банкам и в итоге налогоплательщикам в несколько сот миллиардов марок. Поборники свободного мирового рынка не видят в этом ничего предосудительного, по крайней мере со стороны денежных дилеров и инвесторов. Их наиболее влиятельным апологетом в Германии является сам нынешний глава Bundesbank, доктор/почетный доктор Ганс Титмейер. С точки зрения верховного защитника марки, соперничество валют — это часть свободного мира /90/ рыночной экономики, в котором все страны конкурируют друг с другом. Подразумевается, что «свободное движение капитала» лишь способствует «неминуемым подгонкам в экономической политике», поэтому в случае с крахом ЕВС фиксированные обменные курсы просто стали «не заслуживающими доверия» на рынках [20]. Босс Бубы и многие другие «правоверные» нисколько не сомневаются, что вина за ту или иную ошибку всегда лежит на политиках. Проблема, сказал Титмейер на Всемирном экономическом форуме в Давосе в феврале 1996 года, состоит лишь в том, что «политики в большинстве своем все еще не понимают, до какой степени они уже находятся под контролем денежных рынков и даже управляются ими» [21].

Тут уж, как говорится, явный перебор, но вместе с тем и полное соответствие теории американского экономиста и лауреата нобелевской премии Мильтона Фридмена, которая в наши дни принята (и применяется политиками) почти во всем мире. Картина, в виде которой многочисленным адептам этого так называемого «монетаризма» представляется окружающий мир, сравнительно проста: оптимальное использование капитала возможно только в том случае, когда его можно свободно перемещать через границы государств. Их волшебное слово применительно к этому процессу- эффективность. Направляемые стремлением к максимальной прибыли, мировые сбережения должны всегда течь туда, где их можно использовать наилучшим образом, и это, естественно, те сферы применения, где они приносят самые высокие доходы. Таким образом, деньги из богатых капиталом стран поступают в регионы, предлагающие вкладчикам наилучшие инвестиционные перспективы. И наоборот, заемщики повсюду выбирают тех кредиторов, которые предлагают самую низкую ставку процента; им не нужно кланяться местным банковским картелям или переплачивать за тот факт, что в их собственной стране слишком мало сбережений. В конечном счете, так по крайней мере гласит теория, от этого выигрывают все нации, поскольку самые высокие темпы роста сочетаются с наилучшими инвестициями.

Монетаристы, таким образом, приписывают происходящему на финансовых рынках своего рода высшую рациональность. Действующие на них лица являются «всего лишь арбитрами, наказывающими за политические ошибки девальвацией и повышением процентных ставок», считает бывший коллега /91/ Титмейера по Bundesbank Герд Хойслер, заседающий ныне в совете директоров Dresdner Bank [22]. «Экономист» со своей стороны был вполне категоричен, доказывая, что финансовые рынки стали «судьей и присяжными» любой экономической политики и что нет ничего плохого в том, что национальные государства утратили свою власть, ибо правительства больше не способны злоупотреблять ею, устанавливая чрезмерные уровни налогообложения и поддерживая инфляцию высокими уровнями задолженности. Все это-де укрепило «здоровую дисциплину» [23].