Германия наблюдала новый акт этого фарса в начале 1996 года. В связи с ростом бюджетного дефицита налоговые инспектора впервые провели ревизии в крупных банках. Юрген Сарацин, глава Dresdner Bank, и многие его коллеги немедленно заявили протест. Эта акция, сказал Сарацин, «не поднимет уровень налоговой дисциплины», но лишь повредит Германии как одному из финансовых центров. Позднее, словно демонстрируя свои возможности по части укрытия средств от налогообложения, Deutsche Bank представил годовой баланс, где указанная прибыль в размере 4,2 миллиарда марок являлась второй по величине за всю его историю, но вот налоговые платежи были на 377 миллионов марок меньше, чем в предыдущем году.
Фаустово соглашение
Так национальные государства и их правительства подвергаются шантажу. Под давлением организованной финансовой индустрии почти все в мире идут по пути, рекомендованному Сарацином из Dresdner Bank и его коллегами в 1996 году: снижение налогов на богатство и капитал, дерегуляция всех финансовых услуг и урезание расходов на государственные службы и социальную сферу. Ибо, по Сарацину, высокие налоги /96/ «деморализуют людей и лишь подталкивают их к сопротивлению», приводящему к уходу от налогообложения. Так от одного бюджета и налогового закона до следующего глобализация ведет к закреплению неравенства, какими бы различными ни были национальные культуры или общественные ценности.
Механика такого приобщения к господствующей идеологии выходит далеко за рамки государственных бюджетов. Присоединение озабоченных своим положением стран к международной финансовой системе напоминает то, что «Ньюсуик» назвал «Фаустовым соглашением» [30]. Сперва оно обеспечивает правительствам доступ к глобальным резервам капитала. При этом страны могут занимать под свои инвестиции намного больше, чем в случае, когда им приходится полагаться только на деньги отечественных вкладчиков и богатых индивидуумов. До сих пор перед этим соблазном не устояло ни одно честолюбивое правительство. Даже объединение Германии не могло бы быть профинансировано без денег, полученных от зарубежных покупателей ее государственных облигаций; в настоящее время более трети государственного долга Германии находится в руках иностранцев. Но вход в царство мировых финансов требует высокой и неизбежной оплаты в виде подчинения иерархии ссудных процентов и силам, о которых большинство избирателей едва ли имеет хоть какое-то представление.
Наиболее влиятельное из этих неприметных агентств, работающих на финансовых рынках, находится в Нью-Йорке по адресу: Черч-стрит, 99, в массивном одиннадцатиэтажном здании из песчаника. Здесь, в тени башен-близнецов Центра международной торговли, 300 высокооплачиваемых аналитиков работают на крупнейшую в мире и наиболее востребованную инвестиционную службу Moody’s. Висящий над парадным входом и покрытый листовым золотом рельеф площадью более чем в 12 квадратных метров объясняет философию и интересы компании: «Коммерческий кредит- это изобретение современного мира, и доступ к нему имеют только просвещенные и наилучшим образом управляемые страны. Кредит — это воздух, которым дышит свободная система в современной торговле. Он сделал в тысячу раз бальший вклад в богатство наций, чем все рудники мира».
По ту сторону позолоченного кредо лежит царство власти и секретности, не имеющее себе равных. Нигде в мире тайны /97/ столь многих правительств и компаний не охраняются столь надежно. Ни одному визитеру извне, независимо от его ранга, не разрешается входить в помещения, где работает персонал. Гостей сначала проводят в устланную толстыми коврами приемную, а обсуждения проводятся только в элегантных конференц-залах на одиннадцатом этаже.
Винсент Трулья, вице-президент компании, основанной еще в начале века, начинает с объяснения того, чем Moody’s не является и являться не хочет: «Нет, мы не выносим суждений о целых странах; наши оценки не нравоучительны и не затрагивают истинных ценностей той или иной страны. Нет, мы не говорим правительствам, что они должны делать; мы никогда не даем советов» [31]. В свете же истинной практики такие утверждения варьируют между преуменьшением и лицемерием, потому как Трулья отвечает в Moody’s за рейтинг государств, выстраивая страны мира по ранжиру с точки зрения их кредитоспособности. Степенью «ААА», так называемым «рейтингом тройного «ААА», наслаждаются только те государства, что входят в финансово-экономическую элиту: Соединенные Штаты, Япония и стабильные страны ЕС вроде Германии и Австрии. Богатой нефтью Норвегии приходится довольствоваться более ограниченной степенью «АА», потому что «долгосрочные риски» капиталовложений там, согласно определению Moody’s, «несколько выше». Италия с ее высоким уровнем задолженности получает всего лишь «А», поскольку она «склонна к дальнейшему ослаблению». У Польши поводов для оптимизма еще меньше: ее «ВАА» отражает лишь ожидание «приемлемой финансовой надежности». Венгрия («ВА») сомнительна даже в этом отношении.